Счастливая - [26]

Моя мама исподтишка наблюдала за Майрой, чтобы решить, пойду ли я на поправку. Я тоже исподтишка наблюдала за Майрой, чтобы решить, понимает ли она мое состояние. В какой-то момент она заметила:

— Мои беды — это тьфу по сравнению с твоими. Ты молодая, красивая. На меня-то вряд ли кто польстится.

— Это было изнасилование, — сказала я.

В гостиной повисло молчание; мама неловко заерзала. Комната, безупречно вылизанная, тщательно обставленная антикварной мебелью, увешанная мрачными портретами испанских грандов, взирающих со стен на подушечки с маминой ручной вышивкой, вдруг изменилась. Почему-то у меня возникла потребность высказаться. Но одновременно возникло чувство, что такое высказывание сродни вандализму. Как будто я взяла да и выплеснула ушат крови — на голубую обивку, на Майру и ее кресло, на маму.

А теперь мы втроем молча смотрели, как на пол стекают кровавые струйки.

— Понятное дело, — произнесла Майра.

— Мне просто нужно было сказать это вслух, — объяснила я.

— Это тяжело.

— Не просто «мои беды», или «нападение», или «телесные повреждения», или «это самое». Я считаю, надо называть вещи своими именами.

— Да, изнасилование, — повторила Майра. — Со мной такого не случилось.

Беседа вернулась в прежнее накатанное русло. Майра у нас не засиделась. Но с ней я побывала на другой планете, не похожей на ту, где обитали мои родители и сестра. На той планете насилие в корне меняет твою жизнь.

Вечером того же дня к нам заглянул один парень, тоже из нашего прихода, старший брат моей подружки. Я дышала воздухом на задней веранде в одной ночной сорочке. Сестра сидела у себя наверху.

— Девочки, Джонатан пришел, — крикнула мама из прихожей.

Уж не знаю почему — то ли потому что у него были песочно-желтые волосы, то ли потому что он уже окончил колледж и получил работу в Шотландии, то ли потому что моя мама души в нем не чаяла и доводила до нашего сведения все успехи этого образцово-показательного мальчика, — но мы с сестрой были тайно в него влюблены. В прихожей мы появились одновременно: я вышла из недр дома, а сестра спустилась по винтовой лестнице. Его взгляд остановился на Мэри. Моя сестра никогда не задирала нос. Нельзя сказать, что она плела интриги, флиртовала или пускала в ход еще какие-то недозволенные приемы, чтобы меня обойти. Просто она была красивее. Джонатан заулыбался; начался традиционный обмен приветствиями: «Привет! Как жизнь?» — «Нормально. А ты как?» И тут его взгляд упал на меня. Как на инородное тело.

Минуту-другую мы потрепались в холле. Потом сестра пригласила Джонатана в комнату, а я извинилась. Прикрыла за собой дверь, ушла на веранду и села на стул, спиной к дому. Из глаз брызнули слезы. В ушах звучало выражение «приличные мальчики». Перехватив взгляд Джонатана, я окончательно убедилась: приличные мальчики никогда не захотят иметь дело со мной. Изнасилование налепило на меня гнусные ярлыки: уже не та, пропащая, оторви да брось, порченая, трахнутая.

После ухода Джонатана сестра порхала как на крыльях.

Я решила вернуться в дом. Меня никто не видел; через окошко, выходящее на веранду, доносился радостный голос Мэри.

— По-моему, он к тебе неравнодушен, — говорила мама.

— Честно? — переспрашивала сестра возбужденно-счастливым тоном.

— Во всяком случае, с виду, — отвечала мама.

— Он неравнодушен к Мэри только потому, — сказала я, обнаружив свое присутствие, — что Мэри не была изнасилована!

— Элис, — укорила мама, — зачем ты так?

— Он же приличный мальчик, — сказала я. — Приличные мальчики теперь меня сторонятся.

Сестра лишилась дара речи. Ее корабль получил пробоину. Только что она летела на всех парусах и наслаждалась заслуженным успехом. Ведь всю неделю после возвращения домой на каникулы она просидела у себя в комнате, никого не трогая и не привлекая к себе внимания.

— Элис, — повторила мама, — это неправда.

— Нет, правда. Ты бы видела, как он на меня посмотрел. Даже не стал притворяться.

У меня зазвенел голос. На шум из кабинета появился отец, прервавший научные занятия.

— Что за крики? — возмутился он, входя в комнату.

В правой руке у него были очки для чтения; он будто заснул в средневековой Испании, а теперь проснулся от грубого пинка.

— Спасибо, что вышел к народу, Бад, — сказала мама, — но мы тут сами разберемся.

— Ни один приличный мальчик теперь меня не захочет, — выдала я.

Не зная, из-за чего разгорелась перепалка, отец ужаснулся:

— Что за бред, Элис?

— Это не бред, это правда! Я же затрахана, кому я теперь нужна?

— Не говори гадостей, — сказал отец. — Ты красивая девочка; разумеется, мальчики захотят с тобой встречаться.

— Да, как же! На кой приличному мальчику нужна трахнутая?

Меня уже было не остановить. Сестра бросилась вверх по лестнице, а я орала ей вслед:

— Давай-давай, занеси это в дневник. «Сегодня ко мне зашел один приличный мальчик». Мне такое не грозит!

— Оставь сестру в покое, — одернула мама.

— С какой это стати? Она преспокойно сидит у себя в комнате, а за мной установлена слежка, чтобы я не покончила с собой. Папа ходит кругами, чтобы ненароком меня не задеть — вдруг я развалюсь на части? А ты прячешься в кладовке, чтобы я не видела, как тебя глючит!