Счастливая ностальгия. Петронилла - [45]

Пока такси везло нас в Двадцатый округ, я тормошила ее, пытаясь разговорить. Она не рассказывала ничего или почти ничего.

– Сегодня тридцать первое января, – сказала я ей. – Ты уехала больше года назад. Тебе понравилось?

– Более чем. Более чем!

К счастью, у меня был при себе дубликат ее ключей, потому что своих у нее не оказалось. Она с изумлением разглядывала собственную квартиру.

– Так странно спать не под открытым небом.

На полу были навалены счета и прочая корреспонденция, которую консьержка подсовывала под дверь. Петронилла все сгребла и бросила в мусорное ведро.

– А налоги?

– Меня не было во Франции в две тысячи шестом. Если они чем-то недовольны, пусть сажают меня в тюрьму. Я хочу есть. Что едят в этой стране?

В бистро на углу я заказала ей отварную грудинку с чечевицей, чтобы она как-то акклиматизировалась. Затем сообщила важную новость:

– Я нашла издателя для твоей рукописи.

– А-а-а, – ответила она, как если бы это было совершенно естественно.

Я, не забывшая, каких трудов мне это стоило, даже рассердилась. Я попыталась было рассказать об унижениях, которые пришлось претерпеть ради нее. Но оставила эту затею: не стоило открывать ей неприглядные стороны книгоиздания. А не то, почувствовав отвращение, она, чего доброго, вернется обратно в Сахару.

К тому же я ее понимала: то, что ее текст нашел издателя, было вполне естественно.

– А что за рукопись?

– «Я не чувствую своей силы».

– Я не чувствую своей силы. Так оно и есть.

– Тебе нужно ее перечитать. В «Файяр» хотят с тобой встретиться.

– Это не к спеху.

– Как раз к спеху. Я назначила встречу на шестое февраля.

Это было неправдой, но ее равнодушие уже начинало меня раздражать.

Нам принесли тарелки. Петронилла принялась есть чечевицу прямо руками.

– Это уже слишком, – заметила я.

– Туареги, – сказала она, явно думая о чем-то другом.

– Не сомневаюсь. Но шестого февраля, если издатель вдруг вздумает пригласить тебя на обед, воспользуйся все-таки приборами.

Вечером я решительно уложила ее в постель, хотя она предпочла бы растянуться прямо на полу, и позвонила в «Файяр», чтобы назначить встречу на 6 февраля.

Следующие несколько дней я дрожала от страха при мысли о том, что на встрече с издателем Петронилла будет вести себя ужасно.

Вечером после визита в издательство она позвонила мне и уверила, что произвела самое благоприятное впечатление. Поскольку сказать она могла все, что угодно, я спросила, подписала ли она контракт.

– За кого ты меня принимаешь? Конечно. Моя книга выйдет в начале осени, как и твоя.

Я тут же пригласила ее выпить по такому случаю шампанского и с облегчением убедилась, что никакие туареги ее от этого дела не отвадили.

* * *

Пустыня по-прежнему оставалась белым пятном в жизни Петрониллы. Когда я пыталась разговорить ее, она всячески уклонялась от этой темы. Однажды я решила ее спровоцировать:

– Ни в какой Сахаре ты не была. Ты тринадцать месяцев отсиживалась где-нибудь в Лангедоке, в приятном месте.

– Уж в этом случае я бы фонтанировала рассказами о пустыне.

Как-то вечером, когда мы с ней откупорили вторую бутылку великолепного «Дом Рюинар», классического «блан де блан», она призналась мне, что теперь очень плохо спит.

– Это после возвращения, – сказала она. – Не выношу городского гама.

– У тебя не очень шумный квартал.

– По сравнению с Сахарой даже очень. Ты не представляешь, какая там тишина. В пустыне больше всего я любила ночи. Я ставила палатку подальше от туарегов. Если ты не слышал тишину в пустыне, ты не можешь знать, что такое тишина.

– А это не страшно?

– Наоборот, это так успокаивает. Я спала как младенец. Иногда просыпалась по нужде. Песок был такой белый и светился, мне казалось, я иду по снегу. И небо надо мной просто невероятное, тысячи звезд, и все такие огромные и сияющие, как будто это не звезды, а созвездия сто тысяч лет назад. Хотелось плакать от счастья.

– А змеи?

– Я не видела. Утром я присоединялась к каравану. Люди пекли хлеб прямо в песке. Это было чудесно. И зачем я вернулась!

– Чтобы выпить со мной шампанского.

– Проклятая работа.

– Да. Надо держаться.

Хотя Петронилла и не показывала виду, наверное, она радовалась публикации своего романа. Он вызвал восхищение немногих избранных. Среди них был и мой отец.

– Это же воскресший Ницше, – сказал он мне. – Кто автор?

Поразмыслив, я решила, что Патрик Нотомб, которому доводилось разговаривать с вооруженными до зубов мятежниками и пить чай в компании Мао Цзэдуна, готов встретиться с Петрониллой.

Мы поехали к родителям на обед в Брюссель. Мама, которая способна переврать любое название, поздравила гостью с выходом романа «Да пребудет с вами сила».

– Мама, а ты его читала? – тихонько спросила я.

– Да. Правда, я не поняла, о чем это, но все равно замечательно.

Тем временем отец несколько смущенно, но с чувством собственного достоинства объяснял Петронилле, почему ее книга – настоящий шедевр. Похоже, это произвело на нее впечатление. Никогда не видела у нее такого лица.

За столом мама стала ее расспрашивать о жизни.

– Я росла в парижском пригороде, – сказала та.

Мои родители, которые информацию о Франции получали только из телевизионных новостей, с ужасом уставились на нее. Должно быть, Петронилла поняла, что они принимают ее за уличную девчонку, но не сделала ничего, чтобы рассеять недоразумение.