Счастливая куртизанка - [129]
Верная моя рачительница не преминула тотчас мне обо всем этом отписать; однако, будучи женщиной не только доброй, но и тонкой, она сообразила, что, независимо от того, подлинная ли эта история или вымышленная, быть может, нет смысла извещать о ней моего мужа; поскольку ей было неизвестно, кем я была — или слыла — прежде и есть ли во всем этом хоть крупица истины или все — чистый вымысел, она рассудила, что так или иначе здесь, возможно, кроетcя какая-то тайна, и посвящать в нее мужа или нет, следует решать мне самой; если же здесь никакой тайны нет, то все это с таким же успехом можно будет рассказать и позже; ей же, рассудила она, во всяком случае, не следует вмешиваться и без спросу делать мои обстоятельства всеобщим достоянием. Благоразумные меры, какие она приняла вследствие этих рассуждений, не только свидетельствовали о ее несравненной доброте, но также оказались весьма уместными; ибо очень даже могло случиться, что ее письмо принесли бы мне при посторонних, и хоть мой муж не стал бы вскрывать его сам, однако, если бы я утаила от него содержание полученного письма, — притом, что я всегда с такой, казалось бы, откровенностью делилась с ним всеми моими делами, — это выглядело бы по меньшей мере странно.
Итак, руководствуясь мудрой предусмотрительностью, моя добрая квакерша сообщила мне в нескольких словах, что дерзкая девица, как и следовало ожидать, вновь к ней заявилась; и что, по ее мнению, было бы неплохо, если бы я могла отпустить Черри (имея в виду Эми), ибо для той нашлось бы дело в городе.
Так случилось, что письмо это было адресовано самой Эми, а не послано тем способом, о котором мы было условились вначале; впрочем, оно попало в конце концов в мои руки; как оно меня ни встревожило, я тем не менее из него не вывела, что мне угрожал визит этого несносного существа, вследствие чего подвергла себя величайшему риску, ибо, полагая себя в такой же безопасности от нескромных взоров в Тэйбридже, как если бы я была в Вене[136], отпустила Эми лишь через две недели после получения письма.
Но попечениями моего верного агента (каковым и сделалась в силу собственной прозорливости квакерша), итак, говорю, единственно благодаря ее попечениям я избежала страшной опасности, меж тем как сама и пальцем о палец не ударила для своего спасения; квакерша, видя, что Эми не спешит с возвращением и не зная, как скоро эта отчаянная голова (моя девица) пустится в задуманное ею паломничество, послала слугу в дом капитанши, где проживала девица, сказать, что ей угодно с нею поговорить. Та ринулась к квакерше тотчас вслед за ее посланцем и явилась перед нею, так и трепеща от нетерпения услышать от нее какие-либо новости: миледи (то есть я), спросила она, должно быть, прибыла в город?
Квакерша со всей осторожностью, на какую была способна, дала той понять, не прибегая к прямой лжи, что рассчитывает в скором времени получить от меня известие; затем, как бы невзначай, заговорив о целебных водах, принялась расхваливать живописные места под Бери, тамошнюю природу, воздух и красивые холмы под Ньюмаркетом, заметив между прочим, что, поскольку туда выехал двор, там теперь, должно быть, собралось большое общество; из этих речей моя девица наконец заключила, что я, вернее всего, поехала туда, тем более, сказала она, что миледи любит общество.
— Ах, нет, — говорит моя подруга, — ты меня превратно поняла; я вовсе не хотела сказать, будто интересующая тебя особа отправилась именно туда, да я и сама так не думаю, уверяю тебя.
На это девица улыбнулась и сказала, что, несмотря на ее слова, полагает, что я именно там: квакерша же, дабы укрепить ее в этом мнении, произнесла тоном весьма суровым: «Истинно говорю тебе, — сказала она, — с твоей стороны весьма дурно постоянно всех в чем-то подозревать и никому не верить. Со всей серьезностью говорю тебе, что не думаю, чтобы они поехали туда; так что если ты туда поедешь и, как окажется, понапрасну, пеняй на себя и не говори, что я тебя обманула». Она прекрасно понимала, что таким образом ей удалось всего лишь поколебать девицу в ее уверенности, но не уничтожить ее подозрений; главное же, она продержала ее в этой неопределенности до приезда Эми.
Приехав в город и услыхав рассказ квакерши, Эми всполошилась и нашла способ меня обо всем известить; при этом она дала мне знать, что девица наверняка поедет первым делом не в Тэнбридж, а либо в Ньюмаркет, либо в Бери.
Однако все это чрезвычайно меня тревожило; ибо, коли та решилась разыскивать меня по всей стране, я уже нигде, пусть даже в самой Голландии, не могу чувствовать себя в безопасности. Так что я просто не знала, что мне делать, и к каждой моей радости примешивалась горечь — ведь эта девчонка преследовала меня всюду, а мысль о ней витала надо мной, как злой дух.
Меж тем Эми из-за нее сделалась как помешанная; попасться ей на глаза в доме квакерши она боялась хуже смерти бесчетное число раз наведывалась она и в Спитлфилдс, где та иногда бывала, и на ее прежнюю квартиру, но все без толку. Наконец она приняла безумное решение отправиться прямо в Редрифф, в дом капитана и там с нею переговорить. Это был безумный шаг, вне всякого сомнения; но Эми и сама признавала, что помешалась, и поэтому, что бы она ни предприняла, все было бы безумием. Ибо, если бы Эми застала ее в Редриффе, она (моя девица) тотчас заключила бы, что квакерша известила ее (Эми) обо всем и что мы, короче, все заодно, как она то и думала. Однако события сложились несколько удачнее, чем мы ожидали: выходя из кареты у Тауэрской верфи
