Счастье - [15]

Татьяна тогда уже завучем работала, усердием своим дорогу пробивала... Да и не пробивала вовсе, а так само собой получалось, что нравилось ей в интернате работать, и одиночеством она не тяготилась вовсе, потому что вроде как в большой семье жила, каждого воспитанника в лицо знала, и кто как успевает, и кто чем увлекается. Весело было. На лыжах вместе с ребятами катались, спектакль поставили к Новому году. Главную роль мальчика-января исполнял Федя Кошкин, он вообще все главные роли играл в интернатских спектаклях. И вот смотрела Татьяна на Федю, который по сцене ходил на лыжах, смотрела, и слезы вдруг сами на глаза навернулись, потому что очень уж Федя ей родного сыночка напомнил, даже захотелось на сцену залезть и его обнять, еле удержалась.

А тут майор этот, Борис Станиславович, платочек ей протянул:

— Что вы, в самом деле, Татьяна Петровна. Такая веселая постановка, а вы плачете. Или случилось чего?

— Нет-нет, что вы, — Татьяна Петровна замотала головой. — Это я от радости. Федя так хорошо играет, как настоящий артист.

— Да-а, — поддержал Борис Станиславович. — У Феди большое будущее, если не сопьется, конечно.

— Что вы такое говорите, Борис Станиславович? Как это Федя — и вдруг сопьется?

— Э-э-э, да я всякого навидался. Вот теперь на наших мальчишек смотрю — золотые ведь ребята, а многие ли сумеют закрепиться в жизни?

— Почему вдруг такие сомнения? — Татьяна никак не брала в толк.

— Потому что в интернате растут, без мамки-папки, вот почему.

— Ну и что? Я тоже без родителей росла, и ведь выросла, выучилась и даже не спилась.

— Что вы говорите! — удивился Борис Станиславович.

— А чему вы так удивляетесь? Что я не спилась?

— Не-ет, ну что вы! Вы женщина такая интересная — и внешне, и внутренне. Я даже думал, из профессорской семьи, начитанная такая вся...

— Какая там профессорская семья? — Татьяна даже рассмеялась. — Родители мои кулаки были, в Сибирь их сослали, а дальше я уж не знаю, что с ними случилось. А меня советская власть воспитала, образование дала и вот — недавно квартиру выделила...

Татьяне Петровну в конце второй четверти дали отдельную квартиру в бараке на первом этаже. Сыростью опять-таки тянуло из-под пола, конечно, но все же свое отдельное жилье, она о таком и не мечтала. И колонка прямо во дворе, далеко за водой ходить не нужно.

— А что это вы, Татьяна Петровна, по вечерам будто в воздухе растворяетесь? — застенчиво спросил Борис Станиславович. — В доме культуры вас ни разу не видел. И в кино вы не ходите.

— Да какое кино, — зарделась Татьяна Петровна. — Мне тетради нужно проверить, расписание составить, учебный план. А еще по дому дела...

Но это была неправда. Домашних дел у Татьяны было немного. Столовалась она в интернате, обстирывала себя одну да и убирала тоже только за собой. Вечерами после проверки тетрадей она обычно книжки читала до самой ночи. А в кино не ходила, потому что не пойдешь же в кино сама по себе. Нет, по воскресеньям они с ребятами обязательно смотрели в кинотеатре детские фильмы, а вот чтобы вечером пойти на взрослый сеанс... Что люди скажут? Учительница — и вдруг кино смотрит про любовь?

Татьяна даже подумывала Ваську опять к себе выписать. А что? Парень уже большой, в третий класс пошел... Только вот так и не решилась. Почему? Ну, потому, что в городе возможностей больше. Там тебе и хоккейная секция, и авиамодельный кружок. Да и привык он к бабушке и к друзьям. Нельзя же вот так с мясом ребенка в деревню выдернуть. Это она так себе оправдание придумывала. Потому что теперь даже не знала, как себя с Васькой вести. Вроде он ей родной, а все как чужой ребенок. На осенних каникулах в гости съездила — вот именно что в гости, сама чужой себя ощутила в доме у Галины Ивановны, хотя своей никогда и не была. А Васька еще придумал за бабушку прятаться, будто догадался, что Татьяна его забрать не хочет. Да не хочет, если по правде...

И тут вдруг этот Борис Станиславович. Нет, в самом деле, никто бы ее не осудил, и вот даже Галина Ивановна не раз намекала про личное счастье. Татьяна всерьез задумалась. Человек он основательный, не пьяница, не дебошир, на школьном празднике песню исполнял: «Расцветает степь лесами, а в лесах поля цветут. Это сделали мы сами, это наш великий труд». Всем понравилось, дружно хлопали...

А вот еще был случай, что ребята нашли в лесу ржавую пулеметную ленту с частью патронов. Решили проверить, годные эти патроны или нет. Проникли в дворницкую, которая отапливалась печкой с трубой, выходившей через окно во двор, открыли вьюшку и бросили в огонь пулеметную ленту. Ну и пальба началась! Всю округу до смерти перепугали.

Уборщица тетя Галя орала во дворе во все горло:

— Бежим в лес, опять война началась!

Печь треснула пополам. Хорошо, пожар не случился.

А Борис Станиславович тогда в эту дворницкую ворвался под пулями, ребят на пол опрокинул и собой накрыл. Хорошо, ни одна пуля его не задела. Как стрельба успокоилась, ребята эти тут же в лес дунули, укрылись в старом блиндаже, возле которого почему-то старое пианино стояло, с тремя клавишами. Борис Станиславович ходил их оттуда выманивать, обещал, что их даже ругать не станут, потому что живы остались — и слава богу, все теперь только радуются. А пацаны в блиндаже затаились — и ни в какую. Он потом на входе им хлеб с картошкой оставил, голодные ведь в блиндаже сидели...