Счастье рядом - [59]

В шум ветра колокольчиком вплелась протяжная песня, она возникла тихо и без слов — песня о любви. Андрей откинулся на сиденье и закрыл глаза. Песня звучала совсем рядом и вдруг оборвалась вместе с порывом ветра. Остался только хрустящий шелест колес. Через некоторое время песня послышалась снова. Андрей открыл глаза. Пела Тоня Подъянова. А когда умолкла, задорно спросила Петю:

— Споем нашу любимую?

Петя кивнул кудрявым чубом.

Дивлюсь я на небо

Тай думку гадаю...

Потом пели все вместе, а когда кончился запас излюбленных песен, дал себе волю Петя. Он пел одному ему известные потешные песенки и запевки, одному ему известные частушки. Иногда в такт припеву он ударял ладонью по сигналу, и к лесу неслись густые фанфарные звуки. И вдруг машина остановилась, все по инерции качнулись вперед. Кончились Петины частушки, а он продолжал нажимать сигнал.

Та-та, та-та-та — неслось по лесу. Петя озорно улыбался и смотрел в сторону небольшой избушки, стоявшей у самого леса. Андрей не сразу заметил рыжеватого, с непокрытой головой человека в долгополой серой рубахе. Он боком двигался к перекрытой шлагбаумом дороге, неуклюже приседая на каждом такте Петиного сигнала. «Харитоша!» — понял Андрей, и в это же время Тоня набросилась на шофера:

— Как тебе не стыдно? Сейчас же прекрати! Не издевайся над человеком...

— Наоборот, — возразил Петя, увлеченно ударяя по сигналу. — Доставляю ему удовольствие.

Харитоша добрался до полотна дороги и отплясывал вприсядку перед самым радиатором машины.

Тоня разозлилась не на шутку и крепко схватила Петю за рукав. Стало тихо. Харитоша, тяжело дыша губастым ртом, утирая рукавом пот с красного, поросшего огненной щетиной лица, подошел к машине. Он силился что-то сказать, но говорил столь невнятно, что никто его не понимал. Помог выйти из положения Петя. Он сунул Харитоше папиросу и поднес зажженную спичку. Харитоша кивал головой, кланялся, прикладывая руку к груди.

Переждав, пока подымется шлагбаум, Петя запустил мотор.

Андрей еще долго смотрел на согбенную фигуру Харитоши, который стоял посреди дороги, отдавая честь. Жаль было этого забитого, придавленного человека, обидно за него...

— Есть еще у нас немало глухомани и дикости. И помог бы человеку, но как?

Тоня обернулась.

— Кому помочь, Харитоше? — И сама ответила: — Ему никто никогда не поможет, и это не дикость. Он просто больной человек. Такие, верно, будут всегда.

Андрей не стал возражать. Может быть, и права Тоня, только слишком уж яркими были контрасты, слишком глухим показался этот клочок земли по сравнению, например, с Молодежным проспектом.

— Приедем в Уву, — продолжала Тоня, — и вы увидите нашу молодежь. Сегодня они пускают новый цех. Недавно сами построили клуб. Плотину ремонтируют. И все это еще на сорок километров в тайгу. А до Лесоозерска от Увы — все сто. Не такая уж здесь глухомань...

— И волки бродят, и машины ходят, — вставил Петя. — В Лесоозерске ночью без спичек не выходи. Подойдет к тебе серый, раскинет пасть, а ты спичку чирк: «Не изволите ли прикурить?»

— Будет тебе народ смешить, — сказала Тоня. — Смотри лучше, не попади в речку.

Машина на стокилометровой скорости неслась к сверкавшей на солнце реке, которая, казалось, преграждала путь. Так обманчив бывает плес, когда вдруг впереди взгромождаются замшелые, поросшие мелколесьем скалы, и, кажется, — конец реке, замкнули ее берега, но вот пароход подходит все ближе, и лента реки начинает медленно разворачиваться, новые горизонты открываются перед глазами, дальше и дальше уходит водный простор.

Дорога круто повернула за поросший ельником отрог, и машина помчалась вдоль веселой серебрящейся Увы. Показались черные дымившиеся трубы и кирпичные корпуса Увинского завода.

Пруд был спущен — кончился век старой демидовской плотины. Она торчала причудливыми закоптевшими раскоряками, за которыми вместо зеркального разлива светлели убегавшие к лесу лиманы. На черных размытых берегах лежали желтые ошкуренные бревна, груды серого камня. По всему было видно, что плотина ремонтируется и Ува недолго будет привольно течь в этом месте.

— Комсомольская стройка, — объяснила Тоня. — Теперь новая плотина перегородит Увинку. Спускайся к берегу! — скомандовала она Пете и снова пояснила:

— Раньше в поселок попадали через мост на плотине, а теперь ездят вброд.

Петя притормозил машину у самой воды. Тоня открыла дверцу и выпрыгнула на речную гальку.

— Идемте через плотину! Не боитесь? — крикнула она Широкову и Волегову и застучала каблучками ботинок. Она бежала быстро, не оглядываясь, и, когда ее спутники вылезли из машины, белый плащ Тони уже трепыхал на высоком земляном валу. Потом она ловко перепрыгнула на переплеты подымавшихся из глубины бревен и, не держась за перила, взобралась на доски, перекинутые на огромной высоте, над самой Увой. Она обхватила руками невысокий столбик и прижалась к нему головой.

Когда Андрей, балансируя руками и держась за перила, добрался, наконец, до верхней точки плотины, он увидел, как Тоня широко раскрытыми глазами смотрела вдаль мимо сверкавших на солнце лиманов — туда, где у крутого изгиба поймы голубел крошечный деревянный забор. Андрей заглянул ей в глаза, хотел спросить, куда она так пристально смотрит. И тут пришла мысль, что где-то там, за этой излучиной, за этим голубым забором и лесом, подступившим к нему, погиб дорогой для нее человек — пилот Иван Фролов. Тоня приподняла руку и, не разжимая кисти, показала в сторону леса.