Счастье рядом - [45]

Хмелев все-таки не был убежден в необходимости переделывать план. По его мнению, наметки редакций не расходились с тем, о чем говорил Кравчук, но спорить не стал.

— План планом, — сказал он, — а как его выполнять?

— Работать, — пробасил Буров.

— Я имею в виду замечания Кравчука. Он говорил о глубоком изучении жизни, а с командировками у нас действительно проблема. Роза Ивановна вообще не выезжает на места, Ткаченко — тоже. И с этим все свыклись. А те, кто ездит — бывают в командировке два-три дня. Широков об этом говорил правильно.

— Широков много говорит, становится в позу египетского императора, а между тем, своим поведением позорит звание советского журналиста.

— То есть?

Буров встал, бросил на стол карандаш и прогремел.

— Не знаю, известно ли тебе, но у меня имеются неопровержимые данные о том, что он сожительствует с Жизнёвой.

— И придумают же люди!

Буров в недоумении посмотрел на Леонида Петровича.

— Почёму ты решил, что это придумано?

— И придумает же изощренный человеческий ум этакое словечко «сожительствует».

— Гм, да, — замялся Буров, — но дело не в слове, а в его содержании.

— Думать о содержании куда сложнее...

— Что ты хочешь всем этим сказать? — перебил Буров. — Связь Широкова с Жизнёвой ты подвергаешь сомнению?

— Я просто об этом ничего не знаю.

3

На другой день, как только Андрей переступил порог радиокомитета, его остановила секретарь Света.

— Вас вызывает председатель. Несколько раз спрашивал. Злющий-презлющий!..

— Какая его еще муха укусила? — спросил Андрей, вытирая ноги о половик. — Передай — сейчас приду.

В самых дверях кабинета Бурова он столкнулся с Розой Ивановной и Ткаченко. Обе едва кивнули, не глядя на Андрея.

Буров сидел за столом, сбычив шею, и рассматривал лежащее перед ним заявление. Желтые мешки под глазами еще больше набрякли, рыжая бородавка на щеке погрузилась в глубокую землистую складку. Он как будто не замечал Андрея, который стоял посреди кабинета. Только мясистая нижняя губа чуть пошевеливалась, и это означало, что он вот-вот заговорит.

— Скажите, Широков, какие у вас отношения с бывшим диктором Жизнёвой?

— Самые хорошие, но почему это должно вас интересовать?

— Потрудитесь набраться терпения и не отвечать вопросом на вопрос. Дело обстоит самым серьезным образом.

— Как прикажете понимать?

Буров выпрямился и, перекосив рот, выпалил почти крича:

— А так и понимать! Идеология должна делаться чистыми руками, и ваша неприглядная связь с замужней женщиной несовместима с работой в нашем учреждении!

— Почему неприглядная?

— Слушайте, Широков, вот этот документ о вашем неправильном поведении в быту, — он потряс заявлением, — исключает всякие «почему». А подписан он, между прочим, не кем-нибудь, а двумя членами партийного бюро.

— Любопытно!

— Неужели вы собираетесь отрицать свою связь с Жизнёвой? Почему в таком случае она до сих пор не уезжает?.. Почему вы молчите?

— А потому, — спокойно ответил Андрей, — что вам до всего этого нет никакого дела.

— Ну уж извините, — вскипел Буров, — пока я председатель, аморального поведения в моем учреждении не потерплю! Сегодня вы разбиваете семью, завтра вы рассиживаете в сквере с девицами легкого поведения, а послезавтра меня пригласят в обком давать объяснения. Не выйдет! Сегодня же появится приказ о вашем увольнении.

— В таком случае непонятно, зачем вы меня приглашали. Ваше решение уже готово!

Андрей поднялся и, не слушая, что кричал ему вслед Буров, вышел из кабинета.

В редакции он столкнулся с Хмелевым. Леонид Петрович пристально посмотрел на Андрея черными колючими глазами и многозначительно протянул:

— Ну и ну, отчудил. Не ожидал от тебя такой прыти. А я, наивная душа, так бы ничего и не знал, если бы не Буров.

Хмелев перебросил папиросу в угол рта, выпустил клуб дыма и, щуря глаза, сказал:

— Приказы начальства не обсуждают, но я все-таки настоял, чтобы прежде собрали бюро. Готовься к бою. И не робей. В святцах сказано: Андрей — мужественный. А насчет сердечных дел поговорим позже. Тут что-то надо решать.

...Состоявшееся в этот день заседание бюро не согласилось с решением Бурова об увольнении Широкова, но постановило объявить ему выговор с занесением в учетную карточку.

Глава одиннадцатая

1

Каждый раз, когда Андрей звал Таню зайти к нему и, в конце концов, посмотреть его житье-бытье, она отвечала чуть улыбаясь: «В другой раз... Погуляем лучше на улице...» Но в этот субботний вечер в ее вдруг ставших серьезными глазах вспыхнула решимость.

— Хорошо. Приду. Завтра в полдень. Только не забудь встретить меня...

После, медленно возвращаясь домой, Андрей зашел в магазин. Долго стоял у сверкавших витражей, а затем вдруг засуетился, накупил разных сластей и бутылку марочного вина. И уже перед самым выходом из магазина не удержался и в кондитерском отделе затребовал самую красивую коробку шоколадных конфет.

На улице увидел цветы. В простом ведре, которое прижимала к груди пожилая женщина, светились белые и розовые астры. На их лепестках отражались отблески рекламных огней. Астры были любимыми цветами его матери. Он купил букет.

Дома, сунув покупки в кухонный шкаф, Андрей отыскал стеклянную банку, налил в нее воды и вместе с цветами отнес в комнату. Отойдя к дверям, оглядел всю комнату. Астры... Рядом с букетом в застекленной рамке стояла фотография Иринки. На какую-то долю секунды мелькнула мысль убрать ее, но, подержав холодную рамку в руках, Андрей машинально протер стекло и снова поставил на место.