Счастье есть - [2]

Максу недавно исполнилось тридцать восемь. Когда случилась авария, ему было тридцать пять, и он чувствовал, что начинается самая счастливая часть его жизни. А потом все прервалось. И вот уже три года у него ничего не было, кроме этой боли, и выжигающей его душу вины.

По привычке Макс бросил гневный взор на икону, а потом подумал, что его злость и обида на Бога совершенно напрасны. «Нет никакого Бога! – сформулировалась в его сознании четкая мысль. – А значит, и злиться не на кого».

Макс сел за письменный стол, за которым когда-то учил уроки его сын. Открыл верхний ящик. Достал толстую тетрадь. Открыл ее на первой странице. Тетрадь была пуста. Только несколько жирных точек стояли в первой строке. Макс взял ручку и хотел написать хотя бы одно слово. Но так и не смог. Ручка оставила еще одну жирную точку в первой строке.

Это была идея психолога, Альберта Абрамовича. Он порекомендовал Максу завести дневник. Это было почти две недели назад. Психолог сказал, чтобы Макс не приходил к нему на очередной сеанс, пока не сделает это. Макс снова коснулся ручкой бумаги, намереваясь написать то, что он подумал только что, глядя на разбитое стекло иконы. Появилась еще одна точка. Но в слово она так и не превратилась.

Психолог Альберт Абрамович Карапетян занимался с ним уже около года. Обратился Макс к нему по совету своего друга детства, Алекса. Тот и сам ходил к Альберту Абрамовичу вместе с супругой, у них был сложный период совместной жизни. Альберт Абрамович считался в городе хорошим специалистом. К нему ходили многие уважаемые люди. И хотя у Алекса в семье отношения так и не наладились, тем не менее, он хорошо отозвался об Альберте Абрамовиче и рекомендовал его Максу.

Алекс был высок, жизнерадостен и оптимистичен, и мог уговорить кого угодно и на что угодно. Макс посопротивлялся, но поддался на уговоры, и, в общем-то, не пожалел об этом. Альберт Абрамович каким-то образом помог ему принять эту безвозвратную потерю, и начать жить дальше.

Макс покрутил авторучку, прикоснулся к листу бумаги, к той самой точке, которую только что поставил. Бесполезно. Альберт Абрамович утверждал, что эта немота в письменной речи является одним из основных симптомов, и одновременно, ее преодоление будет означать, что Макс начал выздоравливать. Видимо, до выздоровления ему было еще далеко.

Макс снова, но уже больше по привычке, бросил гневный взгляд на икону, вздохнул, отложил ручку, закрыл тетрадь и спрятал ее в верхний яшик стола. Потом встал со стула и, медленно подойдя к иконе, снял ее со стены и, дойдя до кухни, положил ее в мусорное ведро. Он сделал это совершенно без эмоций. А потом, вернувшись в комнату, принялся снимать со стен фотографии жены и сына, и складывать их в один большой ящик. На его глазах время от времени выступали слезы, когда он смотрел на какую-нибудь фотографию, вспоминая, как и когда она была сделана.

Он помнил аварию во всех деталях. Не он нарушил правила дорожного движения. Но он мог оглянуться и посмотреть. Мог. Но не оглянулся. Один миг, промежуток времени меньше одной секунды, – и он потерял все, что составляло основу его жизни. Ощущение своей вины каждый день сжигало его изнутри. Но что он мог сделать теперь? Что он мог изменить?

2

Вечерами было прохладно. Макс и Манечка Мейкер расположились не на открытой площадке рядом с фонтаном, а внутри, в гостиной с видом на сад. Манечка была с новой прической, в открытом коротком платье ярко-бирюзового цвета. Макс был в костюме, который немного болтался на нем, – за последние годы он сильно похудел.

В «Петровском» царила атмосфера покоя и радостного довольства жизнью. Официанты улыбчиво рекомендовали блюда в меню. Музыка была негромкой, и звучала в этих стенах как-то радостно. При взгляде из этих окон мир казался замечательным местом, полным возможностей и способным безвозмездно подарить счастье. Макс заказал дорогое вино. Официант принес бутылку, открыл ее и налил в бокал сперва немного, протянул Максу, чтобы тот оценил аромат. Макс кивнул. Официант разлил вино и удалился, поставив бутылку на стол.

– Я знаю, что Вы работаете в фирме, оптом торгующей канцтоварами, – сказал Макс.

– Почему Вы это знаете? – поинтересовалась Манечка.

– Я видел Вас недавно в офисе на Нежинской. Вы сидели у окна и курили. А я проходил мимо. Мне нравится, как Вы пускаете дым.

– О! Это так, баловство. Я, на самом деле, не курю. Я только играю с дымом.

– Такого мне еще никто не говорил, – улыбнулся Макс.

– Я почему-то уверена, что больше не стану курить.

– Почему же?

– Боюсь за свою внешность. И хочу здоровых детей.

– Это серьезно, – кивнул Макс.

– Макс, давай на «ты», а? – улыбнулась Манечка. – А то напрягает.

Макс улыбнулся в ответ. Ему нравилась эта девочка. В ней было столько жизни, столько желаний… Он рядом с нею чувствовал себя пустым. Ведь он уже однажды все потерял. И было очень страшно, что ничего не получится теперь, что все попытки вернуть себе счастье напрасны. Макс вдруг осознал, что если этот вечер не получит никакого продолжения, вся его жизнь окончательно потеряет смысл. И тогда останется только одно…