Счастье - [7]

— Желаю вам успеха, учитель. Ваши исследования должны найти применение при лечении инвалидов войны.

— Спасибо.

Некоторое время они шли молча. Хо Герим то и дело бросал беспокойные взгляды на Дин Юсона. С первой минуты встречи его сверлила мысль, как лучше заговорить о Сор Окчу, которая месяц назад приходила к нему, просила об операции искалеченной ноги, и ушла, ошеломленная его приговором: он сказал ей, что вылечить ее нельзя. Из письма, которое она ему оставила, было ясно, что Сор Окчу после войны еще не встречалась с Дин Юсоном и они ничего не знают друг о друге. Конечно, известие о Сор Окчу обрадует Дин Юсона, и Хо Герим все более склонялся к решению сказать Дин Юсону о приходе Сор Окчу — он ведь знал, что прежде они любили друг друга.

«Но как сказать ему, что после ранения Сор Окчу стала калекой? — думал Хо Герим. — Он же придет в отчаяние, это сообщение причинит ему нестерпимую боль. Нет, надо пока отложить этот разговор. Скажу как-нибудь потом, когда он и сам немного придет в себя и как-то наладит свою жизнь. Это для него будет лучше, к тому же я выполню просьбу девушки — никому из ее знакомых о ней не рассказывать».

Тем временем они подошли к дому.

— А к нам гость, молодой разносчик газет из Сеула, — громко объявил профессор, войдя в дом. «Молодой разносчик газет» — так называли Дин Юсона, который в студенческие годы, когда трудно было сводить концы с концами, зарабатывал на жизнь, разнося газеты.

— Кто там пришел? — спросили из глубины дома, и навстречу им торопливо вышла, снимая очки, жена Хо Герима.

— Это я, жена, и не один.

Дин Юсон, сняв фуражку, приветствовал хозяйку дома низким поклоном.

— Батюшки мои, да никак это даньянский студент?! — Женщина взяла Дин Юсона за руки и долго в него всматривалась, словно желая удостовериться, что это и есть тот самый студент из Даньяна.

— Он, он, однако, мать, ты бы лучше на стол накрыла. — И, опасаясь, как бы жена не сказала чего-нибудь о Сор Окчу, быстро увлек Дин Юсона к себе в кабинет.

— Какой прекрасный кабинет! — не удержался от восхищения Дин Юсон, войдя в просторную комнату, пол которой подогревался снизу[4]. Он снял рюкзак и шинель, повесил их на вешалку и подошел к огромному книжному шкафу.

Шкаф буквально был набит книгами — специальной медицинской литературой, трудами Ким Ир Сена и другими изданиями. Дин Юсон оглядел кабинет. Письмен ный стол, диван, мягкое кресло, на столе — яркая настольная лампа. Светлые занавески придавали кабинету уютный вид. Правда, нигде не было висевшего когда-то в сеульском кабинете портрета Гиппократа, которого Хо Герим ценил как крупнейшего медика всех времен, основоположника восстановительной хирургии. Но любимая скульптура «Мыслитель» Родена, как и в прежние времена, стояла на письменном столе.

— Да, кабннет отличный, не сравнить с прежним, — с гордостью сказал профессор.

— И Роден на своем месте.

— Это все жена, мне при переезде было не до него. Это она тащила «Мыслителя» в своем рюкзаке. — На лице профессора появилась улыбка.

— У вас замечательная жена.

— Не жалуюсь. Да вы, Юсон, садитесь.

Профессор предложил Дин Юсону кресло, а сам сел напротив на диван. Он вынул свой мундштук из слоновой кости, которым пользовался еще в Сеуле, разломил сигарету надвое, одну половину вставил в мундштук и закурил.

Дин Юсону не сиделось. Он встал, подошел к столу, развернул свой сверток, который при входе в кабинет положил на стол, и вынул две бутылки вина. В этот день, когда после долгой разлуки он встречался с любимым учителем, ему хотелось как-то отметить это событие.

— Это еще зачем? Идти ко мне и… Нехорошо! — Профессор недовольно посмотрел на своего ученика.

— Я вспомнил, что вы любите это вино, поэтому… — покраснев от смущения, пробормотал в свое оправдание Дин Юсон.

Наступила пауза. Чтобы как-то сгладить неловкость, Дин Юсон спросил:

— Сонсэнним, а где же ваши дети?

Он вспомнил прежде всего младшую дочь профессора, Хёнми, которая всегда, когда Дин Юсон приходил к ним в гости в Сеуле, раньше всех выбегала ему навстречу.

— Видно, не смогли пробиться на Север. — Голос профессора задрожал.

— Как же так?

— Да так получилось. Госпиталь, к которому я был прикомандирован, вместе с частями Народной армии продвигался на юг; мы дошли до города Вончжу, но потом нам пришлось отступить и в Сеул попасть не удалось. Как раз в это время в город вошли американцы, и лишь моей старушке удалось уйти с частями Народной армии, а вот Хёнми и Хёньян, которые добровольно ушли на фронт, вероятно, погибли.

— И о них с тех пор нет никаких известий?

— Никаких. А вот Хо Гванчжэ прошел всю войну, а после войны закончил политехнический институт в Пхеньяне и теперь работает недалеко отсюда на металлургическом заводе.

— Мне о нем говорила Гу Бонхи во время нашей встречи в Пхеньяне. Он еще не вернулся с работы?

— Он живет в заводском общежитии. — Профессор о чем-то задумался, затем продолжал: — Когда я вспоминаю своих дочерей, возможно томящихся по ту сторону демаркационной линии, сердце мое обливается кровью. Пусть я уже стар, но я готов трудиться не покладая рук, чтобы приблизить час воссоединения родины.