Сценарий собственных ошибок - [48]

Не надо об этом думать. Злиться на маму – глупость. Надо думать о том, что вот сейчас они приедут в аэропорт… Как это замечательно – встреча! Папка раскинет для нее, Алины, руки, будто собирается обхватить толстую-претолстую снежную бабу, Алина с визгом повиснет у него на шее… Нет, все-таки без визга – для этого она слишком взрослая. Но она все равно постарается показать, что дома ему рады. Пусть себе мама изображает, что хочет, Алина просто обязана дать отцу понять, что дома всегда его ждут. Это будет ее вклад в равновесие семьи. Ведь мама и папа так хотят этого самого равновесия! Почему бы не подыграть?

Промелькнули привычные загородные просторы, задержала, по обыкновению, пробками Москва… В общем, мама не лукавила и не нервничала, когда призывала Алину одеваться побыстрее. В аэропорт они добрались, когда о прибытии рейса из Цюриха уже было объявлено. С трудом приткнув машину на платную стоянку, понеслись вместе с остальными встречающими в зал, наблюдая через прозрачные стены, как ко входу в терминал уже причаливает легкий микроавтобус…

То, что увидела Алина, не укладывалось в голове. Слово «измена», бывшее до сих пор таким же теоретически-отвлеченным, как «дивергенция» и «мультикультурализм», внезапно обрело плоть и кровь. И этой плоти было немало… Ничего себе грудь! И какой, интересно, изверг внушил этой Мэрилин Монро из Вышнего Волочка, что ядовито-желтый оттенок белокурости – самый писк моды? Моментально оценив ту, кого сжимал в недвусмысленных объятиях ее папка, Алина осталась холодна. Хуже того, ей стало смешно: променять ее, вопреки всем недостаткам, изысканную и умную маму – на такую вот здоровенную Машу с Уралмаша? Полный отстой! Однако, когда отец обернулся, при виде его искаженного лица смех прошел.

«Сегодня вечером нам всем будет не до смеха…»

Алина как в воду глядела! Вот уже пятый час родители выясняли отношения. А она, точно по тюремной камере, слонялась по своей комнате, опасаясь наткнуться на них, и ничем не могла заняться. Черт бы побрал эту жизнь! Зачем вообще было заводить целый загородный дом, если в нем тесно от супружеских раздоров?

В Алине нарастало негодование. Сколько можно ругаться? Он ее терзает своими изменами, она его – своей ревностью. Уж разбежались бы по-человечески, что ли!.. Сколько можно травить душу себе и другим?

Услышав приближающиеся по коридору шаги, Алина поспешно юркнула за компьютер, дернула мышь, оживила черный экран. У папы есть полная возможность подумать, что дочь увлечена Интернетом. А что еще ему остается думать?

– Алина, – Алина не обернулась, но затылком чувствовала, что отец растерян, унижен, обеспокоен, – как ты смотришь на то, что мы с мамой… поживем раздельно?

Не об этом ли только что она думала – почти мечтала? Но когда тебя ставят перед свершившимся фактом, это всегда нелегко. Начинается что-то новое. И какое место займет Алина в этом новом порядке вещей?

– Разводитесь, – сказала Алина как можно спокойнее. – Если люди постоянно мучают друг друга, как вы с мамой, то лучше развестись. Я вам не помешаю. Я уже почти взрослая.

– Да?! Да… Наверно, да… Тем не менее… Сам не понимаю, что несу… Ты с кем захочешь остаться?

– С мамой, – вперяясь невидящим взглядом в экран, отвечала Алина. Она сделала выбор прямо сейчас и не была точно уверена, что он правильный. Но, как бы ни было, менять его она не собиралась.

– Алина, дочка, прости… Так по-дурацки вышло… Самое дурацкое – я ни в чем не виноват! Эта девица – просто случайная попутчица. Но мне никто не верит. Наверно, и ты не поверишь…

Алина наконец резко, вместе со стулом, отвернулась от экрана. Увидела покрасневшие, отечные глаза отца («Неужели плакал?»), его растрепавшиеся, слипшиеся от пота волосы… И со всем нерастраченным пылом бескомпромиссной юности выкрикнула прямо в это близкое и такое изменившееся лицо:

– Пап, я все понимаю! Но так-то зачем поступать?

* * *

Зал был заполнен торжествующим июльским солнцем. Оно радостными бликами ложилось на кресла, прыгало солнечными зайчиками в глаза, играло на гладкости желтого паркетного пола. Но, к сожалению, место было такое, где солнце никого не радует. Потому что это был зал суда. И здесь происходило заседание по поводу развода Гаренковых и раздела имущества.

Игорь сильнее всего на свете желал, чтобы всего этого не было… Нет, не развода: видно, разбитую чашку заново не склеить. Но к чему все эти бесконечные имущественные придирки? Он же признал, что виноват, он по доброй воле готов отдать Инне и дочери (особенно дочери) все, что им только заблагорассудится! Так нет же: Инна в пику мужу наняла адвоката – высоченную бабу, вытянутое лицо которой несло отпечаток выражения голодного крокодила, завидевшего вкусную и питательную лань. Для адвокатши оказалось делом чести заставить блудного мужа отвечать по всей программе за все супружеские грехи – состоявшиеся и запланированные… «Ах ты, зараза, от тебя небось муж на второй день после свадьбы сбежал, так ты из-за него всех возненавидела?» – про себя ярился Игорь. В довершение обид, адвокатше, а в ее лице Инне подыгрывал судья… Подыгрывала. Судья, разумеется, тоже женщина, в нашей стране это бабская профессия, почти как врач. И секретарь суда. И какие-то неведомые ему по рангу служительницы юриспруденции всех мастей – сплошь противоположного пола. Скрытые феминистки! Тотальный бабский заговор против русских мужиков! В этом зале, под прицелом брызжущих неприязнью, с густо накрашенными ресницами, глаз он впервые почувствовал себя женоненавистником.