Сценарий собственных ошибок - [46]

Мысли Игоря то и дело возвращались к психоаналитическому сеансу. Он пытался вспомнить подробности, но в памяти всплывали лишь отдельные разрозненные сцены. Сцены его воспоминаний – причем таких, которых вроде и не было в памяти, словно они возникли в его голове лишь сейчас и в то же время обладали несомненной подлинностью, точно его запачканный манной кашей слюнявчик или дневник за третий класс, найденные в завалах старых вещей. Вот он зимой возле печки в старом доме, откуда они с мамой переехали, когда ему исполнилось шесть; жарко пылают дрова, на нем байковые штаны и валенки, в руках бедная советская игрушка – деревянный клоун на резиночках, весь обмусоленный, с полуоблупившимся лаком… Вот его первая встреча с Сашкой в первом классе. Какой же тогда Сашка был смешной, с этой его залихватской кудрявой челочкой и синим ранцем, на котором изображен гриб… Яркий зимний день, мороз хватает за щеки, они с друзьями катаются с горы на кусках картона… Лямки лифчика, которые проступают под коричневым платьем, когда Галка Алтухова на передней парте поворачивается в сторону учителя – и жаркая волна, проникающая от нижних отделов позвоночника туда, где шевелится неприлично называемый орган… Первое впечатление от Москвы – вокзальная башня, подернутая голубоватой дымкой раннего утра… Шпаргалка, приготовленная к выпускному экзамену и так и не пригодившаяся, – оказывается, он запомнил эту ненужную научную дребедень до последнего слова… Другое московское утро – он уже дворник, шарканье прутьев метлы по асфальту возле подъезда, окурки, просыпавшаяся мелочь, бумажки от ирисок «Кис-кис»… Сентиментальная заплатка в виде бархатного сердечка на Инниных джинсах, которые комком валяются на паркете, рядом с его брюками… Волосатая дольчатая бородавка на подбородке важного лица, к которому Игорь почтительно явился на прием, оформляя бесконечные бумаги на создание собственной фирмы… Крошечный, торчащий над кромкой одеяльца кулачок дочери, только что привезенной из роддома – и такая удушающая волна нежности к этому насквозь родному и в то же время бесконечно отдельному от него комочку плоти, что вдруг насквозь тебя пронизывает: ребенок – это счастье и мучение на всю жизнь… на всю жизнь…

Это было так беспорядочно, так… избыточно… так живо… Будто все, что умерло, воскресло перед ним синхронно в один растянутый до бесконечности миг.

Когда Игорь пришел в себя, он почти не поверил, что находится где-то далеко от печки, валенок и деревянного клоуна. Да, да, правильно, он – в Швейцарии… Та же комната, та же кушетка. Рядом – Сценарист. Держит его за руку, точно пульс щупает. Белого халата только не хватает, а так – вылитый заботливый врач. Доктор Айболит, блин!

– Ну как, получилось? – Игорь даже не помнил, рассказывал он обо всем этом Генриху Ивановичу, или тот при помощи каких-то волшебных очков смотрел вместе с ним этот авангардный бессюжетный фильм. Наверное, рассказывал – как же иначе? Но в таком случае, что мог извлечь Сценарист из того, что даже для носителя воспоминаний, Игоря, представлялось гигантской кучей хлама?

– Пока не могу сказать, – уклончиво молвил Генрих Иванович. – Поговорим, когда будет готов фильм.

– И что, я действительно увижу в нем не только свое прошлое, но и будущее? – допытывался Игорь.

Сценарист уже поднялся и вышел из комнаты с кушеткой, Игорь последовал за ним.

– Да. Все, что было, есть или будет важным для вас.

– А смерть Андрея там будет?

Игорь не успел придержать язык, сообразив, что об Андрее упоминать вроде бы не стоило. Но Сценарист ответил все так же невозмутимо:

– Если она вас потрясла, то обязательно будет.

– И за какой же срок вы собираетесь это сделать?

Игорь думал, что они пройдут в кабинет, где оформят заказ. Однако Сценарист, пренебрегая формальностями, проследовал дальше, вниз, в холл:

– Обычно на сценарий требуется несколько недель. На фильм – несколько месяцев.

Игорь не переставал удивляться перепадам в настроении Сценариста. Радушие Генриха Ивановича испарилось: теперь он откровенно выпроваживал клиента. Они уже дошли до входной двери! Нет, стойте, что происходит? Игорь не может так уйти… сейчас уйти!

– Всего хорошего. – Голос Генриха Ивановича был холоден и сух, точно зимний ветер в швейцарских горах.

– Но подождите! – Чтобы избежать беспардонного выпроваживания, Игорь ухватился за ручку двери. – Меня гораздо больше интересует другое. Получается, то будущее, которое вы покажете мне – единственно возможный вариант развития событий? И ничего невозможно изменить?

Сценарист мягко, но властно, как санитар душевнобольного, оттеснил Игоря от ручки и сам открыл дверь:

– Обычно невозможно. И я никому этого не советую, чтобы не сделать еще хуже. Впрочем, зачем я это говорю? Вы же все равно попробуете, как и все остальные… Прощайте.

Стук, с которым захлопнулась тяжелая дверь, до сих пор стоял у Игоря в ушах, перекрывая мелодичный, но с неприятными смеховыми взвизгами голосок Ксюши:

– Игорь, я впервые встречаю такого интересного мужчину, как ты! Такого загадочного, молчаливого… Обычно ко мне все пристают, а ты нет. Значит, уважаешь во мне человека… У тебя, кстати, какие планы сегодня на вечер?