Сценарий собственных ошибок - [17]

Игорь вздрогнул от резкого звона: конфликт за соседним столиком явно перерос в скандал. Похоже, что аргентинская красотка, исчерпав все иные методы убеждения, резко взмахнула рукой – на полу блестели осколки бокала и пенилось шампанское. Выросший из-под земли услужливым призраком официант мигом все подмел и убрал. «Поставьте это в счет», – тихо проговорил бесцветный очкарик, стараясь казаться невозмутимым, но губы у него подергивались. А красавица-брюнетка застыла на стуле, неестественно выпрямив спину, с ледяным, равнодушным взглядом…

– Жаловаться на судьбу мне нечего: ноги снова меня носят, отказался, как видишь, и от костылей. Потом тоже был хлопот полон рот: со стариками возни много, сам понимаешь.

– С какими стариками?

– Ах да, ошибся маленько. Надо было сказать, со старухами. Моей матерью и… твоей.

У Игоря полыхнули щеки: перед ним, как живая, встала мать. Не то, одетое в немыслимые балахоны, источающее запах спиртного отечное истощенное чудовище, которое до сих пор иногда куролесило в его тягостных снах, а совсем другая, молодая мама, какой она была, когда он ходил во второй-третий класс. Зыбкий до пленительности облик, плохо запечатленный черно-белыми фотографиями. Она была тогда не тощая – просто тоненькая, с пышными длинными волосами, с вечно виноватым выражением больших серо-зеленых глаз, с этой милой щелью между передними зубами, которые в улыбке выступали вперед, как у зайчика. «Мама-зайка», – звал ее в минуты нежности Игорек, уже начиная мучительно ощущать себя старшим рядом с ней – неуклюжей, нелепой, до жути беспомощной перед лицом жизненных преград. Уже тогда она была небрежна в одежде, а может, просто одеться было не на что, трудно прокормиться с ребенком на зарплату медсестры процедурного кабинета, и она не вылезала из мешковатого свитера с рисунком бегущих оленей и серой юбки, с подола которой то и дело свисали нитки, и мама отстригала их маникюрными ножницами…

– Она очень тяжело умирала, долго болела и сильно мучилась, – безжалостно продолжал Сашка. – Не от физических страданий даже, хотя они были страшными, не дай бог никому… Но для нее куда тяжелее было то, что ты так ни разу к ней и не приехал.

– Саш, ну ты в курсе, какая у нее была болезнь. Женский алкоголизм неизлечим. Если бы я и приехал, чем бы я ей помог? Она бы у меня только клянчить деньги начала. Я бы ей по слабости характера давал, а она бы их пропивала. Еще скорее в могилу ее свел бы, честное слово…

– Что касается женского алкоголизма, я не специалист. А твоя мать очень хотела с тобой повидаться. Хотела и боялась. Как-то раз увидела тебя по телевизору, за круглым столом, посвященным развитию нашей промышленности, и как начала причитать: «Игоречек, Игоречек! Какой же ты у меня красивый стал! Когда же ты ко мне приедешь?» А потом посмотрела на себя в зеркало и заплакала. «Нет, – говорит, – очень я страшная. Не хочу, чтобы мой сыночек единственный запомнил меня такой. Пускай живет спокойно в своей Москве, а я ему помехой не стану. Главное, что он счастлив, что у него все есть, о чем он мечтал». А ты… ты даже потом на похороны не явился.

От этого загробного материнского прощения Игорю стало еще более тошно. Хуже нет, когда рядом вот такой человек – жалобный и кроткий, ничего не требующий. Они убивают своим великодушием, а когда умирают сами, то превращаются в вечный укор, от которого невозможно избавиться.

Внезапно вспыхнуло возмущение. Почему его заставляют чувствовать себя кругом виноватым? Почему никто не спросит, как ему жилось с матерью в те годы, когда она, приходя с работы, немедленно начинала «лечиться» алкоголем, на который отрывала гроши от семейного бюджета – от него, Игоря, отрывала! Он вечно был одет хуже всех в классе, у него ботинки разваливались на ходу… И в чем его теперь упрекает Сашка? В том, что Игорь, как и трое остальных, смогли преодолеть свою жалкую провинциальную участь, вырвались из нищеты? Его бы, разумеется, больше устроило, если бы Игорь остался на всю жизнь в родном озерском омуте! Вкалывал бы на бесперспективной работе, зарабатывал бы помаленьку мамочке на водочку… Жениться, конечно, не смог бы: куда, спрашивается, привести жену, в какой обстановке растить детей? Так какое, черт возьми, право имеет Сашка вот так глумиться над ним, козыряя озерскими несчастьями? Чем Игорь там мог бы помочь, кроме того, чтобы загубить себя?

– Ты бы хоть на могилу к ней съездил, – тихо попросил Саша.

– Обязательно. – Игорь поднялся из-за стола. – Рад был с тобой повидаться, Саш, но пора мне. Жена волноваться будет.

Несмотря на Сашкины протесты, Игорь, не дожидаясь счета, подложил под салфетницу несколько купюр, которые могли бы оплатить обед в парижском ресторане «У Максима». И покинул «Ретро», стараясь не ускорять шаг. На самом деле ему хотелось бежать отсюда без оглядки.

* * *

Марина, которой предстояло стать женой, а затем и вдовой Андрея Федорова, появилась на свет в эпоху цветущего застоя в семье крупного партработника Тимофея Ильича Рузавина. Ко времени женитьбы Рузавин был уже в солидных годах, а чтобы на свет появилось дитя законного брака, обоим супругам пришлось лечиться от бесплодия с применением передовой капиталистической медицины. И когда в семье Рузавиных появился ребенок, он стал центром вселенной…