Сборник стихов - [3]

Не затем ли Ты, Господи Боже,

Широко нашу землю раскинул,

Оградил ее лесом дремучим,

Оковал ее морем студеным?

– —

Понял царь Алексей Михайлович,

Что не он

Над нашим сердцем властен,

И решил отомстить лютой местью

Тем, кто Господа сильней других любит.

Повелел он боярыню Феодосью

Отвезти в глухой далекий Боровск,

Вырыть там преглубокую яму,

Чтобы в ней

Без еды-без света

Долгой смертью она умирала.

Как услышала Морозова

приговор жестокий —

Кликнула она свою верную подругу,

Честную вдову Марию Данилову,

И сказала:

– Отыщи, Мария Герасимовна,

Ты в Москве князей Урусовых терем,

И скажи сестре моей меньшей,

Молодой княгине Евдокии —

Повелел мне царь умереть лютой смертью

Ради правды Божьей

В святой земле Русской.

Светлая княгиня Евдокия

помолилась Богу,

Богу помолилась —

святое Евангелье раскрыла.

И прочла она слова Господни:

«Если семя пшеничное, падши в землю,

Не умрет – то пребудет одиноко,

А умрет – то принесет плод великий».

И сказала княгиня Евдокия:

– Дорог муж,

И дороги малые дети.

И жизнь дорога.

А правда Божия – всего дороже.

Она мужу-князю в пояс поклонилась,

Малых детушек своих поцеловала.

Взявшись за руки, пошли они с Марией

И пред царскими судьями предстали.

И сказали они судьям царским:

– Умереть хотим с Морозовой вместе

Ради правды Божьей

в святой земле Русской.

Чтобы правда на Руси не погибла —

Воскресла —

Лютой смертью ныне

Без страха умираем.

Отвезли их всех троих в Боровск,

Опустили в страшную яму.

И Морозова до конца сестер ободряла,

Проводила их в путь,

И сама умерла последней.

С той поры народ християнский

Стал горькой вдове подобен —

Нет у нас государя,

Пасут нас лютые волки.

Господи Боже!

Смилуйся над нами!

У тебя ведь

И тысяча лет – как один день!

Царь Манассия [1] Повесть

I

Царя Манассии грехи

Тяжелой тучей

Висели над Иерусалимом.

В должный срок

Она дождем свинцовым разродилась

И каменным.

Пустыней стал великий город,

Возлюбленный Всевышним.

И не избегнул наказанья царь Манассия:

Он был закован в цепи

И на чужбину отведен как пленник.

В огромном Вавилоне

Он в тесную был помещен темницу

И там оставлен

С памятью своей наедине.

Возможна ль собеседница ужасней?

Таких грехов жестоких и бесстыдных,

Какими до краев она полна,

Никто еще не совершал, пожалуй.

Едва захочет

Сознанье истомленное Манассии

В какой-нибудь из уголков ее забиться,

Его тотчас оттуда гонит прочь

Видение кровавого кощунства,

Им совершенного.

И так – в несчетный раз.

Отчаявшись, решает царь

С обоими —

С сознанием и с памятью —

Покончить разом.

И с короткого разбега,

Насколько позволяет цепь,

Он ударяет головой о стену.

Боль

И крови вкус соленый

Царя с самим собою разлучают

ненадолго:

Вот он опять в Иерусалиме,

И небо – как расплавленный сапфир,

И солнце нежно жжет

Сквозь перья опахала.

В сопровождении друзей

Царь пересек подворье Храма

И на потеху свите

На стене священной

Нарисовал когтистый знак Молоха.

– Царь! Помилуй!

Ты нас погубишь всех!

За святотатство это

На наши головы обрушится сей Храм! —

И тянется дрожащая рука

Ужасный знак стереть.

Не говоря ни слова,

Короткий меч хватает царь Манассия

И руку отсекает.

Тотчас же царские друзья

Священника на землю валят

И бьют ногами до смерти.

А царь

Его с улыбкой вопрошает:

– Что ж?

Как видишь, Храм не рухнул.

Но в ответ

С земли встает старик-священник

И отрубленной рукой

Пытается стереть ужасный знак.

И вновь его сбивают с ног,

И вновь

Он поднимается и тянется к стене.

И вновь он на земле.

И вот встает опять.

И видит в ужасе Манассия —

Захлопнулась минута, как ловушка,

И он отсюда никогда не выйдет.

И еле-еле

Ворочая тяжелым языком

И непослушные слова соединяя,

Царь просит Господа Всевышнего

Его

Отсюда

Выпустить...

Но Бог его не слышит.

А старик опять встает,

И снова падает,

И вот опять встает...

И царь кричит,

Кричит и Бога умоляет!..

– —

В темнице смрадной пробуждаясь,

Весь в крови,

Дрожит Манассия от боли и обиды

На Господа.

– Велик, велик мой грех!

Но почему же молния Твоя

В тот миг меня не поразила? —

Храм не рухнул,

Солнце

Сияло в безразличной вышине,

И царь Манассия победитель вышел

Из наглой брани с Господом небес!

О горе!

– Почему меня

Земля, разверзнувшись, не поглотила,

Когда я сыновей своих в огонь

Кидал

Как наилучший дар Молоху?!..

– —

...В двенадцать лет

На царство был Манассия помазан

В том городе единственном,

Который

Избрал для обитания Всевышний.

И город сей в садах благоуханных,

И землю, источающую мед,

И свод небесный с солнцем и луною —

Как должное

В бестрепетные руки

Он принял.

Царские рабы

Во всём ему покорны,

Священники Господни

В нем Божьего помазанника чтут,

И дорого заплатит тот,

Кто счастью беспредельному Манассии

Захочет указать предел.

Но солнце, обходя великий город,

Отсчитывает дни

И отмеряет ночи.

И вот царю однажды показалось,

Что дни, сияющие безмятежно,

Короче сделались,

А ночи – холодней.

И этот холод, словно запах тленья

Прилипчивый,

Он отогнать не может,

Как будто он сочится изнутри,

Из сердца царского.

А кровь его разносит

По жилам всем

И поражает мозг

Неодолимым страхом вечной смерти.

Царь слышал много раз,

Что Бог Всевышний

Есть Бог живых

И запрещает Он

Между двумя мирами —

Зримым и незримым —

Передвигать межи

И поднимать завесу.

Но слышал он, что есть другие боги,

И что куда сговорчивей они.

Печален бродит царь Манассия

В садах иерусалимских несравненных,