Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - [33]

Два косматых старика

Режут хлеб… Сальватор Роза

Ихлровкдел сквозь века.

Здесь не жарко, с моря веют

Белобрысые туманы,

Все хотят и все не смеют

Выйти в полночь на поляны,

Где седые, грозовые

Скалы высятся венцом,

Где засела малярия

С желтым бешеным лицом.

И, как птица с трубкой в клюве,

Поднимает острый гребень,

Сладко нежится Везувий,

Расплескавшись в сонном небе.

Бьются облачные кони,

Поднимаясь на зенит,

Но, как истый лаццарони,

Все дымит он и храпит.

Старая дева

Жизнь печальна, жизнь пустынна,

И не сжалится никто;

Те же вазочки в гостиной,

Те же рамки и плато.

Томик пыльный, томик серый

Я беру, тоску кляня,

Но и в книгах кавалеры

Влюблены, да не в меня.

А меня совсем иною

Отражают зеркала:

Я наяда под луною

В зыби водного стекла.

В глубине средневековья

Я принцесса, что, дрожа,

Принимает славословья

От красивого пажа.

Иль на празднике Версаля

В час, когда заснет земля,

Взоры юношей печаля,

Я пленяю короля.

Иль влюблен в мои романсы

Весь парижский полусвет

Так, что мне слагает стансы

С львиной гривою поэт.

Выйду замуж, буду дамой,

Злой и верною женой,

Но мечте моей упрямой

Никогда не стать иной.

И зато за мной, усталой,

Смерть прискачет на коне,

Словно рыцарь, с розой алой

На чешуйчатой броне.

Почтовый чиновник

Ушла… Завяли ветки

Сирени голубой,

И даже чижик в клетке

Заплакал надо мной.

Что пользы, глупый чижик,

Что пользы нам грустить,

Она теперь в Париже,

В Берлине, может быть.

Страшнее страшных пугал

Красивым честный путь,

И нам в наш тихий угол

Беглянки не вернуть.

От Знаменья псаломщик

В цилиндре на боку,

Большой, костлявый, тощий,

Зайдет попить чайку.

На днях его подруга

Ушла в веселый дом,

И мы теперь друг друга

Наверное поймем.

Мы ничего не знаем,

Ни как, ни почему,

Весь мир необитаем,

Неясен он уму.

А песню вырвет мука,

Так старая она:

– «Разлука ты, разлука,

Чужая сторона!»

Больной

В моем бреду одна меня томит

Каких-то острых линий бесконечность,

И непрерывно колокол звонит,

Как бой часов отзванивал бы вечность.

Мне кажется, что после смерти так

С мучительной надеждой воскресенья

Глаза вперяются в окрестный мрак,

Ища давно знакомые виденья.

Но в океане первозданной мглы

Нет голосов, и нет травы зеленой,

А только кубы, ромбы, да углы,

Да злые, нескончаемые звоны.

О, хоть бы сон настиг меня скорей!

Уйти бы, как на праздник примиренья,

На желтые пески седых морей,

Считать большие, бурые каменья.

Ода д'Аннуцио

К его выступлению в Генуе.

Опять волчица на столбе

Рычит в огне багряных светов…

Судьба Италии – в судьбе

Ее торжественных поэтов.

Был Августов высокий век,

И золотые строки были:

Спокойней величавых рек

С ней разговаривал Виргилий.

Был век печали; и тогда,

Как враг в ее стучался двери,

Бежал от мирного труда

Изгнанник бледный, Алитьери.

Униженная до конца,

Страна, веселием объята,

Короновала мертвеца

В короновании Торквата.

И в дни прекраснейшей войны,

Которой кланяюсь я земно,

К которой завистью полны

И Александр и Агамемнон,

Когда все лучшее, что в нас

Таилось скупо и сурово,

Вся сила духа, доблесть рас,

Свои разрушило оковы —

Слова: «Встает великий Рим,

Берите ружья, дети горя…»

– Грозней громов; внимая им,

Толпа взволнованнее моря.

А море синей пеленой

Легло вокруг, как мощь и слава

Италии, как щит святой

Ее стариннейшего права.

А горы стынут в небесах,

Загадочны и незнакомы,

Там зреют молнии в лесах,

Там чутко притаились громы.

И, конь встающий на дыбы,

Народ поверил в правду света,

Вручая страшные судьбы

Рукам изнеженным поэта.

И всё поют, поют стихи

О том, что вольные народы

Живут, как образы стихий,

Ветра, и пламени, и воды.

КОСТЕР

Деревья

Я знаю, что деревьям, а не нам,

Дано величье совершенной жизни,

На ласковой земле, сестре звездам,

Мы – на чужбине, а они – в отчизне.

Глубокой осенью в полях пустых

Закаты медно-красные, восходы

Янтарные окраске учат их, —

Свободные, зеленые народы.

Есть Моисеи посреди дубов,

Марии между пальм… Их души, верно

Друг другу посылают тихий зов

С водой, струящейся во тьме безмерной.

И в глубине земли, точа алмаз,

Дробя гранит, ключи лепечут скоро,

Ключи поют, кричат – где сломан вяз,

Где листьями оделась сикомора.

О, если бы и мне найти страну,

В которой мог не плакать и не петь я,

Безмолвно поднимаясь в вышину

Неисчислимые тысячелетья!

Андрей Рублев

Я твердо, я так сладко знаю,

С искусством иноков знаком,

Что лик жены подобен раю,

Обетованному Творцом.

Нос – это древа ствол высокий;

Две тонкие дуги бровей

Над ним раскинулись, широки,

Изгибом пальмовых ветвей.

Два вещих сирина, два глаза,

Под ними сладостно поют,

Велеречивостью рассказа

Все тайны духа выдают.

Открытый лоб – как свод небесный,

И кудри – облака над ним;

Их, верно, с робостью прелестной

Касался нежный серафим.

И тут же, у подножья древа,

Уста – как некий райский цвет,

Из-за какого матерь Ева

Благой нарушила завет.

Все это кистью достохвальной

Андрей Рублев мне начертал,

И этой жизни труд печальный

Благословеньем Божьим стал.

Осень

Оранжево-красное небо…

Порывистый ветер качает

Кровавую гроздь рябины.

Догоняю бежавшую лошадь

Мимо стекол оранжереи,

Решетки старого парка

И лебединого пруда.

Косматая, рыжая, рядом

Несется моя собака,

Которая мне милее

Даже родного брата,

Которую буду помнить,

Если она издохнет.

Стук копыт участился,

Пыль все выше.

Трудно преследовать лошадь

Чистой арабской крови.

Придется присесть, пожалуй,