Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - [35]

Он стоит пред раскаленным горном,

Невысокий старый человек.

Взгляд спокойный кажется покорным

От миганья красноватых век.

Все товарищи его заснули,

Только он один еще не спит:

Все он занят отливаньем пули,

Что меня с землею разлучит.

Кончил, и глаза повеселели.

Возвращается. Блестит луна.

Дома ждет его в большой постели

Сонная и теплая жена.

Пуля им отлитая, просвищет

Над седою, вспененной Двиной,

Пуля, им отлитая, отыщет

Грудь мою, она пришла за мной.

Упаду, смертельно затоскую,

Прошлое увижу наяву,

Кровь ключом захлещет на сухую,

Пыльную и мятую траву.

И Господь воздаст мне полной мерой

За недолгий мой и горький век.

Это сделал в блузе светло-серой

Невысокий старый человек.

Швеция

Страна живительной прохлады

Лесов и гор гудящих, где

Всклокоченные водопады

Ревут, как будто быть беде.

Для нас священная навеки

Страна, ты помнишь ли, скажи,

Тот день, как из Варягов в Греки

Пошли суровые мужи?

Ответь, ужели так и надо,

Чтоб был, свидетель злых обид,

У золотых ворот Царьграда

Забыт Олегов медный щит?

Чтобы в томительные бреды

Опять поникла, как вчера,

Для славы, силы и победы

Тобой подъятая сестра?

И неужель твой ветер свежий

Вотще нам в уши сладко выл,

К Руси славянской, печенежьей

Вотще твой Рюрик приходил?

Норвежские горы

Я ничего не понимаю, горы:

Ваш гимн поет кощунство иль псалом,

И вы, смотрясь в холодные озера,

Молитвой заняты иль колдовством?

Здесь с криками чудовищных глумлений,

Как сатана на огненном коне,

Пер Гюнт летал на бешеном олене

По самой неприступной крутизне.

И, царств земных непризнанный наследник,

Единый побежденный до конца,

Не здесь ли Бранд, суровый проповедник,

Сдвигал лавины именем Творца?

А вечный снег и синяя, как чаша

Сапфирная, сокровищница льда!

Страшна земля, такая же, как наша,

Ноне рождающая никогда.

И дивны эти неземные лица,

Чьи кудри – снег, чьи очи – дыры в ад,

С чьих щек, изрытых бурями, струится,

Как борода седая, водопад.

На Северном море

О, да, мы из расы

Завоевателей древних,

Взносивших над Северным морем

Широкий крашеный парус

И прыгавших с длинных стругов

На плоский берег нормандский —

В пределы старинных княжеств

Пожары вносить и смерть.

Уже не одно столетье

Вот так мы бродим по миру,

Мы бродим и трубим в трубы,

Мы бродим и бьем в барабаны:

– Не нужны ли крепкие руки,

Не нужно ли твердое сердце,

И красная кровь не нужна ли

Республике иль королю? —

Эй, мальчик, неси нам

Вина скорее,

Малаги, портвейну,

А главное – виски!

Ну, что там такое:

Подводная лодка,

Плавучая мина?

На это есть моряки!

О, да, мы из расы

Завоевателей древних,

Которым вечно скитаться,

Срываться с высоких башен,

Тонуть в седых океанах

И буйной кровью своею

Поить ненасытных пьяниц —

Железо, сталь и свинец.

Но все-таки песни слагают

Поэты на разных наречьях,

И западных, и восточных;

Но все-таки молят монахи

В Мадриде и на Афоне,

Как свечи горя перед Богом,

Но все-таки женщины грезят —

О нас, и только о нас.

Стокгольм

Зачем он мне снился, смятенный, нестройный,

Рожденный из глубине наших времен,

Тог сон о Стокгольме, такой беспокойный,

Такой уж почти и нерадостный сон…

Быть может, был праздник, не знаю наверно,

Но только все колокол, колокол звал;

Как мощный орган, потрясенный безмерно,

Весь город молился, гудел, грохотал…

Стоял на горе я, как будто народу

О чем-то хотел проповедовать я,

И видел прозрачную тихую воду,

Окрестные рощи, леса и поля.

«О, Боже, – вскричал я в тревоге, – что, если

Страна эта истинно родина мне?

Не здесь ли любил я и умер не здесь ли,

В зеленой и солнечной этой стране?»

И понял, что я заблудился навеки

В слепых переходах пространств и времен,

А где-то струятся родимые реки,

К которым мне путь навсегда запрещен.

Творчество

Моим рожденные словом,

Гиганты пили вино

Всю ночь, и было багровым,

И было страшным оно.

О, если б кровь мою пили,

Я меньше бы изнемог,

И пальцы зари бродили

По мне, когда я прилег.

Проснулся, когда был вечер.

Вставал туман от болот,

Тревожный и теплый ветер

Дышал из южных ворот.

И стало мне вдруг так больно,

Так жалко стало дня,

Своею дорогой вольной

Прошедшего без меня…

Умчаться б вдогонку свету!

Но я не в силах порвать

Мою зловещую эту

Ночных видений тетрадь.

Утешение

Кто лежит в могиле,

Слышит дивный звон,

Самых белых лилий

Чует запах он.

Кто лежит в могиле,

Видит вечный свет,

Серафимских крылий

Переливный снег.

Да, ты умираешь,

Руки холодны,

И сама не знаешь

Неземной весны.

Но идешь ты к раю

По моей мольбе,

Это так, я знаю.

Я клянусь тебе.

Прапамять

И вот вся жизнь! Круженье, пенье,

Моря, пустыни, города,

Мелькающее отраженье

Потерянного навсегда.

Бушует пламя, трубят трубы,

И кони рыжие летят,

Потом волнующие губы

О счастье, кажется, твердят.

И вот опять восторг и горе,

Опять, как прежде, как всегда,

Седою гривой машет море,

Встают пустыни, города.

Когда же, наконец, восставши

От сна, я буду снова я, —

Простой индиец, задремавший

В священный вечер у ручья?

Канцона первая

В скольких земных океанах я плыл,

Древних, веселых и пенных,

Сколько в степях караваны водил

Дней и ночей несравненных…

Как мы смеялись в былые года

С вольною Музой моею…

Рифмы, как птицы, слетались тогда,

Сколько – и вспомнить не смею.

Только любовь мне осталась, струной

Ангельской арфы взывая,

Душу пронзая, как тонкой иглой,

Синими светами рая.

Ты мне осталась одна. Наяву

Видевший солнце ночное,