Сборник стихов (электронное собрание сочинений) - [32]

Катящиеся вяло облака.

В такие медленные вечера

Коней карьером гонят кучера,

Сильней веслом рвут воду рыбаки,

Ожесточенней рубят лесники

Огромные, кудрявые дубы…

А те, кому доверены судьбы

Вселенского движения и в ком

Всех ритмов бывших и небывших дом,

Слагают окрыленные стихи,

Расковывая косный сон стихий.

Генуя

В Генуе, в палаццо дожей

Есть старинные картины,

На которых странно схожи

С лебедями бригантины.

Возле них, сойдясь гурьбою,

Моряки и арматоры

Все ведут между собою

Вековые разговоры,

С блеском глаз, с усмешкой важной,

Как живые, неживые…

От залива ветер влажный

Спутал бороды седые.

Миг один, и будет чудо;

Вот один из них, смелея,

Опросит: —«Вы синьор, откуда,

Из Ливорно иль Пирея?

«Если будете в Брабанте,

Там мой брат торгует летом,

Отвезите бочку кьянти

От меня ему с приветом». —

Китайская девушка

Голубая беседка

Посредине реки,

Как плетеная клетка,

Где живут мотыльки.

И из этой беседки

Я смотрю на зарю,

Как качаются ветки,

Иногда я смотрю;

Как качаются ветки,

Как скользят челноки,

Огибая беседки

Посредине реки.

У меня же в темнице

Куст фарфоровых роз,

Металлической птицы

Блещет золотом хвост.

И, не веря в приманки,

Я пишу на шелку

Безмятежные танки

Про любовь я тоску.

Мой жених все влюбленней;

Пусть он лыс и устал,

Он недавно в Кантоне

Все экзамены сдал.

Рай

Апостол Петр, бери свои ключи,

Достойный рая в дверь его стучит.

Коллоквиум с отцами церкви там

Покажет, что я в догматах был прям.

Георгий пусть поведает о том,

Как в дни войны сражался я с врагом.

Святой Антоний может подтвердить,

Что плоти я никак не мог смирить.

Но и святой Цецилии уста

Прошепчут, что душа моя чиста.

Мне часто снились райские сады,

Среди ветвей румяные плоды,

Лучи и ангельские голоса,

Внемировой природы чудеса.

И знаешь ты, что утренние сны

Как предзнаменованья нам даны.

Апостол Петр, ведь если я уйду

Отвергнутым, что делать мне в аду?

Моя любовь растопит адский лед,

И адский огнь слеза моя зальет.

Перед тобою темный серафим

Появится ходатаем моим.

Не медли более, бери ключи,

Достойный рая в дверь его стучит.

Ислам

О. Н. Высотской.

В ночном кафе мы молча пили кьянти,

Когда вошел, спросивши шерри-бренди,

Высокий и седеющий эффенди,

Враг злейший христиан на всем Леванте.

И я ему заметил: – «Перестаньте,

Мой друг, презрительного корчить дэнди,

В тот час, когда, быть может, по легенде

В зеленый сумрак входит Дамаянти». —

Но он, ногою топнув, крикнул: – «Бабы!

Вы знаете ль, что черный камень Кабы

Поддельным признан был на той неделе?» —

Потом вздохнул, задумавшись глубоко,

И прошептал с печалью: – «Мыши съели

Три волоска из бороды Пророка». —

Болонья

Нет воды вкуснее, чем в Романье,

Нет прекрасней женщин, чем в Болонье,

В лунной мгле разносятся признанья,

От цветов струится благовонье.

Лишь фонарь идущего вельможи

На мгновенье выхватит из мрака

Между кружев розоватость кожи,

Длинный ус, что крутит забияка.

И его скорей проносят мимо,

А любовь глядит и торжествует.

О, как пахнут волосы любимой,

Как дрожит она, когда целует.

Но вино, чем слаще, тем хмельнее,

Дама, чем красивей, тем лукавей,

Вот уже уходят ротозеи

В тишине мечтать о высшей славе.

И они придут, придут до света

С мудрой думой о Юстиниане

К темной двери университета,

Векового логовища знаний.

Старый доктор сгорблен в красной тоге,

Он законов ищет в беззаконьи,

Но и он порой волочит ноги

По веселым улицам Болоньи.

Сказка

Тэффи

На скале, у самого края,

Где река Елизабет, протекая,

Скалит камни, как зубы, был замок.

На его зубцы и бойницы

Прилетали тощие птицы,

Глухо каркали, предвещая.

А внизу, у самого склона,

Залегала берлога дракона,

Шестиногого, с рыжей шерстью.

Сам хозяин был черен, как в дегте,

У него были длинные когти,

Гибкий хвост под плащем он прятал.

Жил он скромно, хотя не медведем,

И известно было соседям,

Что он просто-напросто дьявол.

Но соседи его были тоже

Подозрительной масти и кожи,

Ворон, оборотень и гиена.

Собирались они и до света

Выли у реки Елизабета,

А потом в домино играли.

И так быстро летело время,

Что простое крапивное семя

Успевало взойти крапивой.

Это было еще до Адама,

В небесах жил не Бог, а Брама,

И на все он смотрел сквозь пальцы.

Жить да жить бы им без печали!

Но однажды в ночь переспали

Вместе оборотень и гиена.

И родился у них ребенок,

Не то птица, не то котенок,

Он радушно был взят в компанью.

Вот собрались они как обычно

И, повыв над рекой отлично,

Как всегда, за игру засели.

И играли, играли, играли,

Как играть приходилось едва ли

Им, до одури, до одышки.

Только выиграл все ребенок:

И бездонный пивной боченок,

И поля, и угодья, и замок.

Закричал, раздувшись как груда:

«Уходите вы все отсюда,

Я ни с кем не стану делиться!

«Только добрую, старую маму

Посажу я в ту самую яму,

Где была берлога дракона». —

Вечером по берегу Елизабета

Ехала черная карета,

А в карете сидел старый дьявол.

Позади тащились другие,

Озабоченные, больные,

Глухо кашляя, подвывая.

Кто храбрился, кто ныл, кто сердился…

А тогда уж Адам родился,

Бог спаси Адама и Еву!

Неаполь

Как эмаль, сверкает море,

И багряные закаты

На готическом соборе,

Словно гарпии, крылаты;

Но какой античной грязью

Полон город, и не вдруг

К золотому безобразью

Нас приучит буйный юг.

Пахнет рыбой и лимоном,

И духами парижанки,

Что под зонтиком зеленым

И несет креветок в банке;

А за кучею навоза