Сборник "Сокровища Валькирии". Компиляция. Книги 1-7 - [45]

Но больше всего удивило, что фонарь ещё светил!

Похоже, рыбаки тут побывали серьёзные, с водолазным снаряжением, и ловили они наверняка золотую рыбку, вот и место приметили — не «моржи» ведь тут купались!

Вернувшись на берег, я тщательно осмотрел откос напротив полыньи, вросшие в землю камни, траву, поднялся выше, к развалам и проверил все подозрительные места, пока не понял, что ищу прошлогодний снег. И всё-таки один след нашёл — чёрный, веерообразный отпечаток на довольно высоком и плоском камне. Обычно такой остаётся от резинометаллической гусеницы снегохода при резком развороте…

Приезжали сюда зимой, причём, ближе к её концу, по большому и плотному снегу, однако у меня опять началась «шейная» болезнь, я непроизвольно оглядывался, вертел головой чуть ли не на сто восемьдесят градусов. И ещё почувствовал усталость: день не кончился, а столько всего произошло и случилось, что шёл явный перегруз, я начинал тупеть, уже не хотелось ни о чём думать, общий тонус падал, наваливалось равнодушие. И вместе с тем острее становилось чувство опасности.

Это можно было расценить, как одичание. Когда беззащитный человек бесконечно испытывает природную стихию, притупляется разум и напротив, начинают развиваться инстинкты, а первый из них — самосохранение…

Если бы сейчас на пути мне попался чей-нибудь рюкзачок с продуктами, я бы тоже спёр его не задумываясь, потому что вместе с усталостью подпирал голод. А тут ещё солнце, долго висевшее в зените будто над экватором, свалившись за Манарагу, так незаметно и быстро стало опускаться, что восточная часть гор погрузилась в сумерки. Зубья на коварной красавице ещё сияли, чуть севернее багровели тучи, а Ледяное озеро опять, будто хамелеон, поменяло окраску, превратившись в золотистое, причём, очень глубокого, мерцающего цвета.

Любоваться вечерними горами было некогда, сумерки и ощущение близкой опасности подстёгивали. Я пошёл обратным маршрутом, однако через сотню метров, оказавшись у края каменистой гряды, понял, что без солнца в окрестностях Манараги лучше не ходить. Было ещё достаточно светло, так, лёгкие сумерки белой ночи, но полностью изменилось ощущение форм, светотени стали обманчивыми: наступаешь, вроде, на твердь, а там провал, пустота. Хватаешься за грань глыбы — под рукой гладкая стенка. Трижды чуть не навернувшись, я опять ободрал локоть, по старому месту, и остановился с чувством полной беспомощности.

Будто первый раз в горы попал и вообще не умею ходить, тычусь, как слепой котёнок!

А за рекой, на Манараге, всё ещё полыхает свет, и останцы от него снова зашевелились, задвигали руками, — точно мужики залезли на гору и стоят, смотрят в мерцающее золотом Ледяное озеро…

Я вернулся к плоту, причаленному между камнями, однако замысел отплыть тотчас же рухнул: в этом неверном свете горная река показалась буйной, стремительной — одна сплошная шивера! Что-то наподобие руля я сделал, привязав плаху от стола к «корме», однако она всё время выворачивалась из воды и была непослушной, а управляться одним шестом с двумя кубометрами сколоченных и связанных в два ряда брёвен не так-то просто.

Вместе с заходом солнца у реки стало холодно, я начал зябнуть и искать себе нору: под брезентовой штормовкой у меня олимпийка (раньше так назывались спортивные костюмы), футболка и больше ничего, свитер остался в рюкзаке, — и ноги мокрые. Найти топливо и развести костёр было ещё можно, да ведь сразу привлечёшь к себе внимание, а где-то тут бродит ворюга и, поди, жрёт мою тушёнку с пряниками, гад!

Особенно пряники жалко, лучшая пища в маршруте, если ещё с хлебом их есть, так и сытная…

Пожалуй, воспоминание о пище и воре с собакой толкнуло на решительный шаг — да что я боюсь? Так и буду сидеть всю ночь, трястись от страха и мёрзнуть, а он будет ошиваться где-нибудь неподалёку и смеяться. На хрен, пусть этот дикарь боится!

Я поднялся повыше от болотистого берега, нашёл место возле ручья, вдоль которого ходил к озеру и стал готовить ночлег. Лес тут был бедноватый, угнетённый, похожий на тундровый, однако заготовить настоящих дров на всю ночь было можно. Нарубил лопатой сушняка, собрал кое-какой валежник, хворост и запалил костёр. И уже при его свете повесил ботинки и носки сушиться, после чего наломал лиственничных веток, сел к огню и стал есть хвою. Она распустилась недавно, была ещё мягкая и кисленькая — сразу вспомнилось детство, когда мы с началом весны переходили на подножный корм и ели в лесу всё подряд, от стеблей дикого горошка и колбы до сосновых почек и вот этой хвои.

Ведь и вкусно казалось!

Вместе с огнём незаметно исчезло повышенное чувство опасности, прекратился процесс одичания, я тихонько, исподволь начал прокручивать в памяти весь этот потрясающий день и уже приблизился к фаталистической мысли, что ночевать остался не случайно, завтра уйду к той точке, где был сегодня утром и ещё раз посмотрю восход солнца над Манарагой. Эх, был бы фотоаппарат, да ещё с цветной плёнкой!.. Но его вместе с ружьём, приёмником и бивнем украли ещё из коляски мотоцикла возле УВД.

Между прочим, дважды в жизни лишался походного имущества!