Сборник рассказов - [95]

- Николай, открой, пожалуйста. Мне есть что сказать тебе... пожалуйста... - обожгла щеку слеза, завыл ветер, а за дверью - тишина...

Не знаю, сколько простоял так, но потом провожаемый воем толи ветра, толи Николая, медленно побрел по лестнице.

И когда вышел во двор, почувствовал, как холодно, как нестерпимо холодно мне. Холод этот шел изнутри, леденил тело, а до тепла так далеко...

Рядом с прогнившими пнями остановился, повернулся и посмотрел в квадратное окно-глаз. За ним сгущался сумрак и все же, в этом сумраке, я различил какое-то движение.

Николай стоял там; быть может плакал, и смотрел как я ухожу, слышал, как воет ветер, а впереди его ждал одинокий день, за ним еще один, а потом еще и еще...

Когда я шел по темной арке; и в спину мне дул, гнал прочь ледяной ветер, и выл кто-то бесконечно одинокий - я поклялся, что приду сюда и на следующий день и потом еще и еще (на работу я собирался выйти недели через две), что каждый день буду приходить к его квартире; кричать, шептать, звонить; но только бы он впустил, только бы дал поговорить объяснить, что не все так черно на этом свете, как он представляет...

Но тогда было черно на моей душе - глаза болели, слезились; что-то жаркое засело в груди и резалось там, но и холодный озноб пробивал тело; по улицам шел медленно и покачивался, как пьяный; то нахлынет хладная тьма и где-то в ней Саша, обхватывает меня своей окровавленной ручкой; то ворочается выпуклый, раздутый до предела страданием глаз; а вокруг все выл ветер...

Очнулся уже на следующее утро в своей кровати, которая была разобрана, также я как-то умудрился сбросить пальто да и всю одежду, хоть и не помнил этого. Проспал, значит, весь предыдущий день и ночь...

Подошел к окну; а за ним все мело и мело и низкие серые громады плыли над городом; бросился к телефону - звонил на работу, ходил услышать голос медсестры Катерины, но ее не оказалось на месте.

И остановился у окна и страшно было; снег все падал и падал, и город смыл с себя все цвета кроме грязных... И я чувствовал, что и Николай в это же время стоит у своего квадратного окна, смотрит на этот же снег, за которым темнели громады домов...

"А не сплю ли я?.. быть может, все это сон? Ведь, и тот яркий день мне приснился, хоть и было все, как наяву... Как бы хотелось, чтобы наступила поскорее весна... как бы..." - я вжался в стекло с такой силой, что оно затрещало... "Мы с ним похожи, только он, по природе своей лучше всех людей, мне известных. И он не может принять то, с чем смирился я и оттого страдает - всегда страдает. Но он сильнее меня..."

Взвизгнул телефон и я бросился к нему, зная уже, что это Катерина звонит и, действительно услышал ее светлый голос - да тут где-то в проводах зашипело чудище и связь оборвалась...

Попытался еще несколько раз дозвониться - ну а потом тесно и жарко мне стало в своей комнатке, я оделся и выбежал на улицу.

По нашим узеньким, смирившимся уже со скорой смертью улочкам, пошел к темному дому. А вот и он; изъеденный морщинами, изуродованный временем и одиночеством, с неприязнью смотрящий на людей.

По арке, чуть согнувшись против воющего ветра, пошел быстро, но вот остановился - около стены, повернувшись ко мне сгорбленной спиной, стояла старушка; я сразу почувствовал, что эта та самая - из моего "прекрасно-кошмарного" виденья. И вновь подумал тогда - не сон ли это?

Прошел мимо и уже за спиной услышал ее шепот, только слов разобрать не мог; слишком сильно стонал ветер...

Двор, лестница, дверь - стучу, кричу, чтобы открыл, потом шепчу и даже плачу от тоски от боли; и ветер все воет страшно и тоскливо; и в пустых квартирах катился шелест, но тоже тоскливый, безысходный.

- Пожалуйста. - шептал я. - Ведь мы похожи с тобой. - в ответ только ветер воет да шелестит без конца что-то.

Прошел в ту квартиру, где в нескольких шагах от умирающего Саши проспал на полу ночь, и там из отверстия в стене встретил меня его мученический взор. Все было, как в темном сне и как во сне я ничему не удивлялся.

- Я хотел тебе сказать только...

Глаз отодвинулся и на место его пало что-то темное.

В такой тоске, какой не испытывал еще никогда в жизни, вышел, склонивши голову, из подъезда. Медленно побрел по арке, и там, у испещренной шрамами стены, стояла сморщенная, согнутая старушка - на этот раз повернувшись ко мне лицом. Она стояла без единого движенья и даже заштопанное пальтишко и платок оставались недвижимы; и черные глаза тоже недвижимые, беспросветные, словно камни. И вновь она шептала... Я поскорее прошел мимо, но и после, идя по улицам, чувствовал на себе ее тяжелый взгляд.

Вокруг проносилось что-то; кажется - машины, люди; говорили, гудели; но я принимал их за сгустки безвольного тумана; и дома, и улицы, и серое небо над ними - все казалось призрачным, вот-вот готовым рухнуть, разбиться в ничто: "Это ведь сон" - шептал я. - "Все это снится. Вот проснусь сейчас в своей кровати... а может, я уже давным-давно кручусь там в бреду; и все это мне привиделось?" - от картины, которая представилась, стало тошно: моя комната, кровать и я в ней уже многие дни в беспамятстве, совсем рядом со смертью, и никто не придет на помощь - я, ведь, совсем один.