Сборник рассказов - [11]

Злобин промолчал. Прав, прав был купчина. Вот он саквояж, рядом на диване, а в нём кобура с офицерским самовзводом. Только не будет он стреляться на людях, выйдет на первом подвернувшимся полустанке. Найдёт мужика с телегою, чтобы вывез в чащобу. А там, пуля в висок и на прокорм диким зверям, чтобы и духа не осталось от неудачливого карточного игрока.

Купец воспринял молчание офицера как бессловесный ответ и нахмурил густые, кустистые брови:

— Нетути такого искушения на матушке земле нашей, ради которого пристало торопить господа. В грехе живём, но должно искупать этот грех до самого последнего мига перед юдолью земной. Господь не оставит, направит на путь, только самому желание нужно приложить превеликое.

— До бога далеко, а люди, они рядом. Как можно жить среди них, если честь потерял?

— Дык, на что такая честь? Если на самый наиглавнейший грех толкает? Такая честь от лукавого. Вот у нас, купеческого сословия, честь совсем другая, словом купеческим зовётся. Слово это, как поводырь ведёт нас по жизни, от плохого бережёт, хорошее привечает.

— И что бывает, если нарушает купец своё слово?

— Что бывает? — купец двинул своим большим телом, скрипнули сапоги. — А помогают такому люди добрые встретиться с господом.

— Так может, и вы поможете? А, Спиридон Матвеевич? — Измышления худородного купца об офицерской чести покоробили Злобина.

Купец огладил окладистую бороду, пожевал губами в раздумии, но сказал веско и твёрдо:

— Как знать? А может, и взаправду помогу, только знать хочу наперёд, за что на тот свет торопишься, Артём Кондратьевич.

Перед глазами штабс-капитана встала прокуренная комната Офицерского Собрания, помятые лица, крупинки мела на зелёном сукне стола, расписанная партия и колонка наспех выписанных цифр. И ещё чувство обречённости, дыхание рока, когда молоденький поручик закончил подсчёт.

— Проигрался я, Спиридон Матвеевич. Живу службой. Платят мало — 137 рублей 75 копеек. А жить привык достойно. Вот и пробавлялся картами. Да не повезло мне, проиграл 5 тысяч. Сроку дали две недели. Без денег этих мне товарищам в глаза посмотреть не смогу, не то, что руку подать.

— Эка хватили, пять тысяч! Да за деньгу такую, деревню в полста дворов лошадьми оделить можно! Хотя, знавал я купца Чувалдина, так он разом на ярмарке в Перми 90 тысяч выиграл. Доводилось и по 7 тысяч рубликов на карте видеть.

Купец крякнул, завертел маленькую, обтянутую шёлком, пуговку на сюртуке. Брови окончательно сошлись на переносице, а складки вокруг большого, картошкой носа, резко потянули уголки губ вниз. Казалось, он видел лошадей, которых штабс-капитан «убил» на ломберном столе. Потом решительно сложил газету, положил рядом, придавил тяжёлой ладонью с короткими пальцами.

— Есть у меня к вам интерес, Артём Кондратьевич. Сначала обскажу историю одну, а опосля предложеньице сделаю. Началось это, годков четыре назад. Вычитал я вот в таких вот «Ведомостях Пермской Губернии», что в землях американских есть река, а на ней водопад. Изрядный водопад, писали больше 20 саженей, названия уже и не упомню. Так вот, преклонных лет женщина снарядила бочку специальную, да в тот водопад и сплавилась, ей вишь, денёг не хватало, надеялась, зеваки сбегутся, за просмотр и заплатят. Бог уберёг, а денег не дал, сбёг её приказчик с деньгами. До конца жизни пробедствовала. Мне тогда откровение сделалось — как бы людишки не изворачивались, судит их только бог. И решил я сам эту штуку проверить. Рядом с деревней, где меня породили, стоит Байлугина гора. По вогульски Минэн-Олэн. Из-под неё в речонку поток подземный вытекает. И в горе той, чуть пониже верхушки, дыра имеется. Вогулы в дыру эту оленя загоняли. Горе, значит, камлали. А там провал бездонный до самого низа. Я прикидывал, поболее, чем в американцевых земелях. Застревала где-то в нём животина без следов. Но бывало, гора оленя не принимала, и выплывал он целёхонький в Товыл. Тогда вогулы уходили, гневается, мол, земля. Когда я мальчонкой туда бегал, вогулов давно уже в нашем крае не было, только ихние идолки носатые валялись. Положил я триста рублей охотнику, который согласится в бочке свергнуться. Нашёлся один, батрак, Бакунька Свиридов, забился крепко в бочке-то, в кровище достали, но выжил. А получил деньгу мою, загулял, запил, да и утоп в Товыле.

Видно, специально, чтобы штабс-капитан смог уразуметь всё, купец замолчал, взял стакан с холодным чаем, промочил горло. Затем он посмотрел прямо в глаза Злобину:

— Ну, вогулы понятное дело, народ тёмный, невдомёк им, что всё господь решает. А мне вот интересно стало, как он вашу честь разрешит. Я, знамо дело, пяток тысчонок сыщу на богоугодное дело.

Первой мыслью Злобина было залепить оплеуху этому уральскому Крезу, которому, что батрака в бочку засунуть, что дворянина, всё едино. Он и раньше слышал о загулах купцов «За всё плачу, раззойдись честной народ, не препятствуй душе тешиться!», когда вокруг горящих изб водили хороводы с цыганами, а свиней поили шампанским и устраивали бега как на скачках. Офицеры его полка не многим уступали толстосумам в пьяном кураже, но цинизм, с которым читающий газеты скот, предлагал ему поучаствовать в своей забаве, покоробил даже его. И всё-таки ответствовал он сдержанно.