Сборник рассказов - [68]

— Погоди… Ты говорил, что в днях считают недели. И дней тех семь.

— Вот! А у них в традициях так: бог создал все за шесть дней. То есть, абсолютно все создал их этот бог! А потом был седьмой день, в который бог уже ничего не делал и не создавал. Потому что отдыхал от тех шести! Бог — отдыхал! Представь, да? Устал и отдыхает. Вот тебе

— семь дней в неделе появилось. Шесть и один. А в месяце четыре с половиной недели. А в году — тоже не ровное число… Но погоди, погоди… Как думаешь — сколько у них дней в году? А? Молчишь, да?

Правильно! Не догадается никто и никогда! Триста шестьдесят пять! А иногда — представь себе — триста шестьдесят шесть! И теперь скажи, как должна работать их техника и электроника при такой логике?

Шестьдесят — двадцать четыре — семь — четыре с половиной — тридцать один — двенадцать! А-а-а!

Действительно, логики не наблюдалось.

— А что еще, кроме дней-часов-минут?

— Что еще? Что еще? — он вдруг поменял свой цвет. Пол подстроился и стал контрастным.

— Еще они заявили, что у них была война. Вот так.

— Нет, погоди. Тут уж ты меня не сдвинешь. Где остатки космических станций? Где следы звездных бомбардировок? Где масса металла и пластика вокруг планеты? Где, наконец, элементы защиты на поверхности планеты? Нет, это чушь какая-то. Фантастика.

— Да? Я вот тоже так сказал. Ну, почти так. И знаешь, что мне ответили? Нет, ты не поверишь…

Я действительно не поверил, когда услышал.

Они воевали сами с собой!

ВРЕМЯ ПРИШЛО

Сын зашел в комнату и с порога заявил:

— Я все знаю!

Вот, гляди же, всего-то четырнадцать, а стоит как, как держится — ну, просто аристократ какой-нибудь из исторического фильма. Хотя, какие мы аристократы? У нас с ними еще сто лет назад покончили.

— Ну, и что ты такое знаешь, что прямо вот — совсем все? — я медленно снял очки, посмотрел сквозь стекла на свет, протер специальной мягкой тряпочкой. — Ты говори, говори, раз уж начал.

Редко мы с тобой вот так, один на один…

Очки надо беречь. Новые уже не успею заказать. Вообще-то я их не носил. В чем-то, наверное, из принципа — отказывал организму в старении и ухудшении функций. Но иногда по утрам или наоборот, вечером после напряженной работы, приходилось нацеплять на нос эти стекляшки, чтобы лучше видеть текст на экране монитора.

— Вы же предатели, вы хотите, чтобы все развалилось! Я слышал!

А голос-то какой. Какая горечь, какое кипение внутреннее…

— Ну, насчет предательства ты, похоже, просто погорячился.

Предать можно только того, кто тебе верит, доверяет что-то. А кто нам тут верит, кто и что доверяет? Сам подумай. Вот просто попробуй поставить себя на мое место…

Я родился в Советском Союзе. И воспитание было соответствующее — советское. После школы, не попав в институт, пошел в армию. Армия — это такое место, о котором каждый там побывавший может часами рассказывать разные байки и страшные истории. Что-нибудь про «черного дембеля», например. Жены наши подмечают, что как только где соберутся мужики выпить, и если есть среди них хоть пара служивших — обязательно разговор об армии начнется, как бы женщины не морщились.

Потом я даже теорию такую выдвинул, что армия, она действительно воспитывает. Вот хоть как ее обзывай, хоть что говори о ней — воспитывает. Она учит подчинению, исполнительности — в хорошем смысле этого слова, не подхалимству какому-то, а заодно терпению, мужеству, взаимовыручке. Армия — это великая школа взаимовыручки.

Что? Сейчас там все по-другому? Так я же о себе, а не о «сейчас»…

Университет, в котором нас, «вояк», всегда приводили в пример дисциплины и той же исполнительности, старостами обычно назначали.

А вот когда учеба закончилась, первые годы работы прошли, началась такая рутина вроде бы, что — все, кажется. Все, теперь вот так до самой пенсии. И больше просто никак, потому что так — у всех.

Дети вот… Ты когда родился, я, знаешь, как радовался. Продолжение фамилии все-таки. Наследник…

И тут кризис. Фирма наша развалилась, дома буквально жрать было нечего. Мы с матерью твоей тогда ругались сильно по этому поводу.

Ну, а как не ругаться, если приходишь домой, а на ужин гречневая каша — и все. Нравится гречка? Мне вот тоже нравится. А если неделю, изо дня в день — одно и то же? Когда уже давишься этой кашей, организм ее когда просто не принимает.

И это, учти, был наш кризис, внутренний. Никому в мире до него никакого дела не было. Ну, почти никому.

Когда чуть полегче стало, и опять деньги в семье завелись, хоть и небольшие поначалу, стали мы с мужиками знакомыми кучковаться, разговаривать, размышлять… О развале страны нам все время говорили. О том, что такой развал непременно к войне приведет. О том, что если развала не будет, то будет наоборот — война сначала, а там уж и развал. Но что катаклизм такой будет — это мы уже сами уверились. Все же на глазах наших было. И Ирак, и Югославия, и Сирия

— мы же не дураки!

В общем, стали мы готовиться.

К чему, спрашиваешь, готовиться? А вот к тому, что в Югославии было, что с Ираком случилось. И вот тут ты можешь кое-что уже сам вспомнить. Не такой уж маленький был. Ну? Помнишь, в лес ездили к дяде Степану? Заимку строили, погреб копали. Мы, взрослые, копали, а ты там бегал на свежем воздухе, да кормился исключительно свежими и сытными полезными продуктами. А мы тогда еще в общество охотников вступили, все как один. Стволы купили, да не по одному и даже не по два — так, на всякий случай. Ты тоже стрелял. В прошлом году, помнишь, с каким удовольствием первую сотню отстрелял? Потому что мужик. А мужику настоящему не может не нравиться оружие. Потому что настоящий мужик — это всегда воин, охотник, защитник. И не имеет значения, капитализм, социализм или какое-то там постиндустриальное общество с компьютерами. Дай мужику пистолет, дай ружье — у него вид другой сразу, огонь в глазах горит.