Сборник памяти - [80]

(Доклад на I Тыняновских чтениях.)

Тынянов не завершал свои знаменитые произведения, как обычно считается, а оставлял их незаконченными по причинам как внешним, так и внутренним; о тех и других я говорить не буду, хотя так и принято считать.

Вопреки тому, как принято думать, у него были знаменитые списки ненаписанных знаменитых произведений, которые я прочту, если найду соответствующий листок, а если не найду, воспроизведу по памяти.

В этом знаменитом списке значится знаменитый рассказ о рыжем Мотеле, хотя об этом и не принято думать. У рыжего Мотеле была бабушка, которая водила Тынянова – он здесь выступает от лица «я» – в синагогу. Тут возникал интерес Тынянова к Востоку – Восток есть Восток, – как, впрочем, и к Западу – Запад есть Запад. Он был русским на Западе, точнее, не совсем русским и, точнее, не совсем на Западе, и даже совсем не на Западе. Отсюда его знаменитый интерес к Персии, вопреки тому, о чем принято не думать, а также пропасть между наукой и литературой, которую он всячески стремился перешагнуть, для чего написал знаменитую статью «Как мы пишем», хотя об этом и не принято писать.

1982

Жили-были…

Жил на свете поэт Мандельштам.

Был любитель большой анаграмм.

А позднее лингвист Иванов

Произвел им научный подков.

* * *

Жил Иона – сама простота,

Он попал как-то в чрево кита.

Но на «Славе» был кит рассечен

И Иона на свет извлечен.

* * *

Жил на свете Егор-богатырь.

Он случайно наткнулся на штырь.

Бедолага весь кровью истек,

Но Егору никто не помог.

* * *

Жил на свете казак Емельян.

Он с утра и до ночи был пьян.

А однажды, когда отрезвел,

То себя уж на плахе узрел.

* * *

Жил да был покоритель Ермак.

Выпить тоже он был не дурак.

Но презренный тать-ворог Кучум

Хладной ванной наставил на ум.

* * *

Жил на свете наладчик Игнат.

И не сват он мне был и не брат,

Но любил я его всей душой

За его произрайльский настрой.

* * *

Жил на свете философ Коген,

Изучал философию дзен.

Пастернака туда приплетя,

Л. С. Флейшман рыдал, как дитя.

* * *

Жил в Калуге глухой Константин.

Не любил он полей и равнин.

Удивлялся калужский раввин,

Что лишь звезды любил Константин.

* * *

Были, нет ли Перун и Велес,

Было то тыщу лет – темный лес.

Но пришли Иванов – Топоров

И сорвали мистицкий покров.

* * *

Жил в Саратове Хряпов-мясник,

Был то с нежной душою старик.

И на бойне он вынесть не мог

Вместо обуха электроток.

* * *

Жил на свете Федот-золотарь.

Его хобби был рижский янтарь.

И в пахучей спецовке своей

Он бродил у балтийских зыбей.

* * *

Жил философ Жантиев Отар.

Он Юркевича как-то читал.

Удивлялся философ тому,

Что Н. Бельтов понятней ему.

1974

Из двустиший

Я видел пьяного туркмена.

Но лучше пьянство, чем измена.

* * *

Знавал я глупого декана,

Но водку пил он – из стакана.

* * *

Есть молодые генералы,

Но канты брюк их также алы.

* * *

Бывают скульпторы болваны,

Притом, однако ж, бонвиваны.

* * *

На свете много есть чего.

И я не знаю, что с того.

1979

Из «Полосатой поэмы»

Только версты полосаты

Попадаются одне.

Пушкин

Ну и цаца, ну и цаца

Полосатее матраца.

Современный фольклор

Только не сжата полоска одна.

Некрасов

Вступленье в поэму

Полоску одну лишь

Некрасов воспел,

Но все остальные,

Увы, не успел.

И мы на себя

Эту смелость берем

Восполнить пробелы

Хоть слабым пером.

Глава первая

Прекрасны полоски

На взморьевском дне.

Красивы полоски

На зебрской спине.

Забавны еще

Полосатый матрас

И роба в полоску –

Когда не на вас,

Заметен в тельняшке

На мачте матрос.

Метисы в полоску

Приятны до слез.

А кит-полосатик

В гренладских морях

Внушает сомненье,

Почтенье и страх.

Прекрасен средь джунглей

Крадущийся тигр.

Алеют полоски

Рискованных игр –

О эти следочки

Тех памятных травм…

Пронзает до дна

Полосатый шлагбавм.

Красив и старинный

В полоску сундук,

Внезапных пропорций

Лесной бурундук.

Упруг и хрустящ

Полосатый арбуз,

И матовый хрящ

По структуре, на вкус.

А кот камышовый,

Хотя и усат,

Но тоже отчасти,

Слегка полосат.

Газетные полосы

В мире пестрят,

И пестрые волосы

Дыбом стоят.

Узрев на асфальте

Полос переход,

Мы мчимся. Куда?..

Уж никто не поймет.

Не помнит никто

Средь градской суеты

Зари полосатой

Тона и черты,

Не знает прохлады

Сверкающих рос,

В зеленых лугах

Полосатый прокос,

Где шмель полосатый,

Как поезд, гудит,

И толстым мохнатым

Брюшком шевелит. <…>

1983, июнь, Паланга

«Я бегу. Болит спина…»

Я бегу. Болит спина.

Если только бы она!

Дальше что? Вертлюг. Еще?

Выше – левое плечо.

В центре – шеи позвонки,

Вбок – суставы у руки.

Ниже – если по порядку –

Отдает жестоко в пятку,

И бегу я через лес,

Как под Троей Ахиллес.

Я бегу. Скрипит вертлюг.

Все исчислить – недосуг.

Лето 1985

Примечания Мариэтты Чудаковой

В. Б. К. – Владимир Борисович Катаев – литературовед, чеховед. После годичного академического отпуска, взятого по болезни на 4-м курсе, Чудаков кончал университет со следующим курсом – вместе с В. Катаевым (отсюда и «собрат»); товарищеские отношения складывались поверх того, что их разделяло – мировоззренчески (К. был, например, членом КПСС, о чем Ч. не мог помыслить и в страшном сне) и научно.

З. С. П. – Зиновий Самойлович Паперный.

3. А. П. – Эмма Артемьевна Полоцкая; «ПЧ» в надписи – «Поэтика Чехова».

Сочетание неприкрытой полемичности и в то же время дружественности трех надписей коллегам было обусловлена особенностями личности Ч. – очень доброжелательного и очень терпимого (конечно, и добрыми личными свойствами его коллег); попробуем кратко их прокомментировать.