Сборник памяти - [75]

родство,

Возрожденье,

естество.

Лес – стекло. В новейшем

роде.

Предоставлено

природе

Слиться с теми, что

жуют,

Ощущая здесь

уют,

В жующей той

особи[94]

Разглядеть свое

подобье.

Тихо смотрится

Природа

В залу, полную

народа,

И зеленая

слеза

Набегает

на глаза.

1975

«Этот мир окутан душным словом…»

Этот мир окутан душным словом,

Небо, море – все уже слова.

Кто-то шел вселенским злобным ловом

И опутал сетью луч и дерева.

И иссохнут сосны, в прах развеет дюны,

И отступит море из забытых глаз.

И истают лица, заживятся думы,

Но проклятье слова не сотрется в нас.

5.11.75

Рижское взморье

О, если хвалим ты,

Не плачь и не верь –

Не стоят кимвалы

Соленых потерь.

О, если хулим ты,

Не плачь, не рыдай

И горькие камни

В волну не бросай.

Спокойно взгляни

На соленую гладь.

Спасибо, природа,

Что можно нырять.

На сумрачном дне

Тишина, тишина

И звуки Земли

Не доходят до дна.

И черный азот

Твои легкие рвет,

И спазмой соленой

Сжимается рот,

И в венах Гольфстримов

Кровавая соль

Твердеет – вселенских

Смычков канифоль.

1977

Черви

Дождь ушел. Струи его косые

Затопили дышащую слизь.

Радужные черви дождевые

По дорожкам сквера расползлись.

Персть его безжизненно-нелепа –

Вялая покинутость чехла.

Где земли частицы слиплись слепо,

Там его дорога пролегла.

Кольцевые мышцы совершенны.

Безупречен, как Линнея лист,

Дух структуры господинно-пленный

Безустанен, гладок, мускулист.

Будем там, где чёрно стынет время.

Глухота сдавила, ночь мертвя.

Но вверху, в последнем тяжком небе

Я услышу мерный ход червя.

1978

«День заскреб железом по асфальт…»

День заскреб железом по асфальту,

По броне, зажавшей грудь Земли,

Где-то есть на свете остров Мальта,

Где-то есть седые ковыли.

Ветер голубой песок перевевает

И шуршит волною по косе,

И стригун копыто поднимает,

Бабки омочив в ночной росе.

Что же мы? Прививка на плохом подвое?

Неудачная творца строка?

А что если – это черновое?

Черновик того черновика?

Может, и не надо удивляться,

Что сама себя съедает жизнь.

Тем колесам не всегда вращаться.

Пущен в ход ужасный механизм.

12.09.78

Человек

В. В. Иванову

Когда заполнилось пространство –

Земля, вода и небеса,

И стали злое постоянство

Прошло зубцами сквозь леса,

Он оглянулся.

Он вспомнил: ветер на равнине.

Высоко небо – Божий кров.

И что ж еще тебе, о, сыне?

Осел, бурдюк, вязанка дров.

О, это нищее пространство!

Оно помнилось наготой.

И мира тяжкое убранство

Ты взнес над мира пустотой.

Ты сбросил рубище и шкуру,

Бетоном сжал земную твердь.

И это ты назвал: культура.

А прочиталось это: смерть.

Я вижу: небо и просторы.

И пуст опять земной покров.

Свободны мысли, дальни взоры.

Осел, бурдюк, вязанка дров.

30.09.78

Беглецы

Видно важные были причины,

Опустившие чашу весов.

И отдали родные картины,

Речь российских полей и лесов.

Да, у всякого были причины

Все оставив, бежать, бежать.

Только как же: в песках Палестины

Ведь придется и умирать?

1979

«Ты сказала: елки плачут…»

Ты сказала: елки плачут,

Затвердели слезы в свечки,

Эти свечки что-то значат,

Что-то плачут эти свечки.

И тогда в лесу еловом,

Молодом, весенне-прелом

Показалось это новым,

Показалось это смелым.

Затопили в дачах печки.

Снег свистит в лесу сосновом.

Затвердели свечки в ветки.

Грустно, было, и не ново.

1980

«Я уйду – он останется там…»

Я уйду – он останется там,

Над водою тяжелый туман.

Потому что осталась река,

Потому что черны облака.

Я приму в свою душу туман,

Я приму в свое сердце обман,

Потому что туман от воды,

Потому что обман от беды.

1981

Комментатор

Лежат тома тяжелой грудой.

Здесь билась жизнь, здесь сжата мысль.

Когда? Зачем? Куда? Откуда?

Пойми. Додумай. И расчисль.

Он думал, думал в дни былые,

Все было в нем и зрело в нем.

И шли часы, часы России,

Стуча нерусским языком.

Казалось, меркнет, гибнет слово,

Не этим занята страна –

При чем тут архаизм Шишкова

И новый слог Карамзина?

И унесли огонь в пещеры,

Замуровали в стены книг.

Ни возрождения, ни веры –

И погребли надежно в них.

Пришло иное поколенье,

Раскрыло желтые листы,

Его младое нетерпенье

Увяло от непростоты.

…Ты не утонешь в этих грудах,

Просеешь с тщанием тома,

Отыщешь блестки в серых рудах,

Все нити сердца и ума.

Ты океан бурлящей мысли

В систему твердую сведешь

И жизнь отдашь – но все расчислишь

И пункты твердые найдешь.

Полезно, ясно и умело,

Ни сожалений и ни тризн.

И что за дело, что за дело,

Что жизнь меняется на жизнь?

12.08.83

Малеевка

Веселый волк

Веселый волк, веселый волк,

Ты звучно клацаешь зубами.

И черный лес уже умолк,

Прожжен зелеными глазами.

Тебе не грустно. И легко

Тебя стальные носят ноги…

Когда тумана молоко

Распространится вдоль дороги,

Ты побежишь. Беги, беги!

Гул сердца лишь туман услышит.

Еще живут твои враги.

Но кровь стучит и ребра дышат.

26. VI.83

Паланга

В переделкине

1.

Патриарх получил именье.

Был пожалован – как встарь.

То каприз или дней знаменье?

Вспомнил Бога вдруг Секретарь?

Получил Алексий. Не Тихон.

Стар, послушен, неслышен, как тень.

В день июльский он въехал тихо

Под сосновую свежую сень.

2.

Переулки и ели. Лето.

Неживой электрический свет.

И слетаются тени поэтов

Из лесов и далеких лет.

Переулки, заборы, дачи,

И слова на шоссе звучат.

Так гремит лишь с вершины удачи –

Внуки времени так говорят.

И от пушечных этих звуков,

Лишь заслышав в тиши голоса

Переласканных временем внуков,

Возвращаются тени в леса.

3.

Кто будет здесь бродить в двухтысячном году?