Сборник памяти - [111]

Я не ставлю сейчас цели рассказать о замысле и о перспективе издания всего труда (работа над подготовкой уже начата). В разное время к этой огромной работе удавалось подключать разных людей, с разными функциями. И все-таки именно с конца 2003 года она практически остановилась – или, во всяком случае, резко замедлилась.

М. Ч.

(Тыняновский сборник. Десятые – Одиннадцатые–

Двенадцатые Тыняновские чтения, М., 2006)

Юрий Щеглов Памяти А. П. Чудакова

Наша филология потеряла за короткое время ряд замечательных ученых. Среди них особенно неожиданным и горестным был уход Александра Павловича Чудакова.

Я знал Сашу с первого курса филфака МГУ. Как и недавно ушедшие М. Л. Гаспаров и Е. М. Мелетинский, он был моим сотрудником по Институту мировой литературы в Москве. Последний раз я видел его давно – в Норвиче (штат Вермонт) в июле 1989 года. Как чеховские герои Лаевский и Самойленко в рассказе «Дуэль», мы разговаривали, стоя в воде, между отвесной скалой и водопадом. В память об этом дне у меня осталась его книга «Мир Чехова» с надписью: «Дорогому Юре Щеглову через много лет с неизменными чувствами, а также после совместного нахожденья под струями водопада», да фотография: Саша, Мариэтта и я. Книга, только что мною перечитанная, испещрена моими пометками, следами тогдашнего увлеченного чтения.

Александр Павлович был не только известным автором работ о Чехове и одним из редакторов его последнего Полного собрания сочинений и писем. Он в своей жизни занимался многим другим: исторической поэтикой, теорией, советской литературой, писал мемуары, комментировал труды классиков филологии. В последние годы завоевала всеобщее признание его проза – «роман-идиллия» из жизни далекой окраины России в послевоенные годы. Саша Чудаков навсегда оставил свое имя в русской филологии и словесности. Как всегда, мы начинаем полностью понимать всю меру и значение человека, когда с этим пониманием уже мало что можно сделать.

Я буду говорить прежде всего о чеховедческих работах А. П., так как сам занимаюсь Чеховым, могу оценить Сашин вклад в эту область, и знаю эту сторону его научного творчества лучше других.

Научный профиль А. П. Чудакова во многом определился благодаря влиянию, с одной стороны, лучших идей русского академического литературоведения, а с другой – его учителя В. В. Виноградова и традиций русской формальной школы (ОПОЯЗ) в лице, главным образом, Ю. Н. Тынянова, Б. М. Эйхенбаума и В. Б. Шкловского; в его работах ощутимо также влияние идей М. М. Бахтина и его учеников. Говоря о влиянии, я имею в виду лишь выбор сферы и общее направление исследования: как ученый, молодой А. П. Чудаков с самого начала был оригинален, не отправлялся от уже написанного, от чужих книг и статей, не занимался возведением неких пристроек к трудам предшественников, но занял с самого начала собственную позицию, результат многолетней личной привязанности к литературе и читательского увлечения ею. Этой самостоятельности отнюдь не противоречит то, что видно на любой странице его книг, – осознание и учет всей критической литературы и перекличка с наиболее плодотворными идеями прошлого и нового времени. (Помнится, он критиковал автора знаменитой книги о Гоголе за полное отсутствие ссылок: «Вот тут бы ему и сослаться на Василия Васильича».)

Динамическая конструкция литературного произведения, меняющееся соотношение разных его компонентов, идея единого «конструктивного принципа», пронизывающего разные аспекты повествования, генезис и эволюция жанра – эти отчасти знакомые по работам русских формалистов понятия находятся в центре первой книги А. П. «Поэтика Чехова» (1971). Молодой ученый дает им новые и разветвленные применения, основываясь на конкретном материале – творчестве Чехова. В первой части исследуется эволюция речевых форм писателя, более конкретно – соотношение различных «голосов», или «точек зрения», в общем балансе повествования на разных этапах его творчества. Здесь интересы А. П. Чудакова естественным образом смыкались с некоторыми из направлений тогдашнего советского структурализма (см., в частности, почти в тот же год вышедшую «Поэтику композиции» Б. А. Успенского на практически ту же тему), но несвязанность формальным ригоризмом этой школы, равно как и редкостная научная проницательность, позволили А. П. достигнуть небывалой глубины в формулировке своеобразия чеховского повествовательного метода. В те годы структурализм, бахтинизм и семиотика как-то отодвинули в тень все остальное, что делалось в литературоведении. Теперь лучшее из этого остального снова входит в фокус нашего внимания. И становится очевидно, что в этой относительной тени создавались замечательные работы, без которых не смогут обойтись будущие поколения филологов. К таким образцовым работам относятся и труды А. П. Чудакова о Чехове.

Общее направление эволюции Чехова представляется ученому как неуклонное движение в сторону «объективности», т. е. сокращению доли авторского и повествовательского вмешательства в пользу голосов (сознаний, точек зрения) различных персонажей, как реальных, так и гипотетических, «теневых». Важным достижением была демонстрация того, как «объективизация» реализуется на разных уровнях текста (повествование, пространственная организация, пейзаж, интерьер, портрет), становясь, таким образом, одним из структурных