Сборник критических статей Сергея Белякова - [73]

. “Встретили ужасно много пьяных, — продолжает русская путешественница. — Однако ведь этот город Женева славится свободой, а оказывается, что свобода-то её в том только и состоит, что люди все пьяные и горланят песни”[201]. Суждения Фёдора Михайловича мало чем отличались от высказываний его супруги: “Это самый прескучный город в мире, — так в письме к С.Д. Яновскому Достоевский аттестует Женеву, — строго протестантский, и здесь встречаешь работников, которые никогда не протрезвляются… Немецкая честность, швейцарская честность… не могу вообразить себе, кто только мог их придумать… трудно найти где-нибудь, кроме Германии, такую глупость, такое надувательство и притом такое самомнение”[202]. “Пьяниц бездна”[203], — жалуется он в письме к своей сестре, Ф.М. Ивановой. “Всё здесь гадко, всё здесь гнило, всё здесь дорого. Всё здесь пьяно! Столько буянов и крикливых пьяниц даже в Лондоне нет”, — пишет он А.Н. Майкову[204]. “Эти люди напиваются как свиньи и пропивают весь свой заработок”[205], — так Фёдор Михайлович отзывается о швейцарцах в письме к Яновскому.

Трудно найти столь вопиющий пример двойного стандарта. Уж русскому ли попрекать пьянством? Фёдор Михайлович, в своё время “задумавший роман “Пьяненькие”, без сомнения, знал о чрезвычайном распространении этого порока в русской жизни. Но о русских пьяницах Достоевский писал с сочувствием и жалостью (вспомним хотя бы “исповедь” Мармеладова во второй главе “Преступления и наказания”), но сопоставлять пьянство швейцарское с пьянством русским ему, очевидно, и в голову не приходило. Нет, жалея русских пьяниц, Достоевский пьяниц швейцарских презирал от всей души. При этом он всё же ставил швейцарцев “безмерно выше немцев”, которые, по его словам, “безмерно глупы”, “неизмеримо глупы”[206].

Конечно, Анна Григорьевна и Федор Михайлович не всегда были единодушны в оценках: “Федя начал по обыкновению ругать немцев”[207], — пишет госпожа Достоевская. Федор Михайлович бранил немцев часто и, видимо, охотно. Даже Анна Григорьевна, вполне разделявшая убеждения мужа, призналась, что это и ей порядком наскучило[208]. Более того, Достоевский находил особое удовольствие в том, чтобы ругать немцев в глазах[209]. Анне Григорьевне даже приходилось защищать немцев, когда нападки на них становились особенно несправедливы[210].

И всё-таки у супругов особых расхождений “по национальному вопросу” не было: оба соглашались с тем, что хотя между немцами и “найдутся люди, которые будут не хуже русских, но в большинстве это ужасные мошенники”[211]. Эта цитата, на мой взгляд, служит выводом, органично следующим из всего того, что супруги Достоевские высказали о немцах, да и о швейцарцах. Тут я позволю себе и завершить повествование о романтическом путешествии четы русских националистов по Германии и Швейцарии, оставив объяснение феномена германофобии Достоевских на следующую главу.

Несколько незаконченных выводов о бытовом национализме

Неприязнь Ф.М. Достоевского к Европе и европейцам иногда объясняют мировоззренческими и философско-идеологическими мотивами, его отвращением к буржуазной культуре с её культом наживы, ведущим к забвению христианских ценностей, идеалов, к прогрессирующей бездуховности, триумфу индивидуализма и т. д. Действительно, именно эти пороки западной цивилизации Достоевский критиковал в “Зимних заметках о летних впечатлениях” (1863 г.), созданных под влиянием его первой заграничной поездки; и в “Дневнике писателя”; и во многих художественных произведениях. Но какое отношение всё это имеет к грубым нападкам на немцев, которые на страницах дневника Анны Григорьевны и писем Достоевского предстают нацией идиотов и жуликов? “Дневник писателя” и “Зимние заметки” содержат немало критических пассажей в адрес западной цивилизации. Но критика Запада здесь — это прежде всего критика социального устройства, негативных черт западного общества: социальных контрастов, соседства роскоши с нищетой; ханжества буржуа и лизоблюдства лакеев (в широком смысле слова), их обслуживающих; индивидуализма; западного христианства и общего упадка религиозности в Европе. Вместе с тем в “Дневнике писателя” Фёдор Михайлович восхищается немецким трудолюбием[212] (а в дневнике Анны Григорьевны — ни одной похвалы), называет немцев (эту нацию глупцов и мошенников, если судить по дневнику и письмам) “великим, гордым и особым народом”[213]. Что касается Анны Григорьевны, то она в своих мемуарах писала вовсе не о “немецких харях”, “глупых патриотах”, не о беспросветной глупости немцев, а, в худшем случае, об “основательности и некоторой тяжеловесности немецкого ума”[214].

Словом, в публицистике Достоевский предстает мудрым и трезвым наблюдателем, который находит в Европе и дурные, и хорошие черты. Его критика может быть едкой, но всегда великолепно аргументированной и нередко справедливой. Он с неприязнью отзывается о буржуазных порядках, не обращая свой гнев на европейские народы. Сравним с этим грубые, ни на чём, кроме раздражения, не основанные нападки в дневнике и письмах. Ведь в них Федор Михайлович и Анна Григорьевна ругали немцев отнюдь не за индивидуализм, не за недостаток “духовного начала” (да и к чему было искать духовность в кельнере или квартирной хозяйке), не за слабую религиозность. Нет! Они обвиняли немцев в том, что те будто бы сплошь дураки и мошенники, уроды и пьяницы. Критика Достоевским немцев (и европейцев вообще) в публицистике и нападки на них в частной жизни принципиально отличаются друг от друга, хотя между ними, я полагаю, существует связь.