Сборник фантастических рассказов - [132]

Но к концу поминок продолжительность страдания так всех утомила, что словно сами собой, прозвучали два-три анекдота, принятые всеми благосклонно.

Вдова засмеялась было вместе со всеми, но, спохватившись, что теперь смеяться нельзя, виновато сказала: «Ему это было бы приятно!»

Сестра жены, рыдавшая очень искренно и безутешно, прервалась, чтобы сделать замечание ребенку, поставившему стакан на полировку.

Разговор за столом распался на несколько отдельных островков. На одном островке царствовал Лямин, на другом томная сестра жены, на третьем говорливая соседка с нижнего этажа, которую позвали помочь приготовить стол.

Прошел еще где-то час, и, устав от сидения, гости разбрелись по квартире.

Молоденький Леванчук с непривычки выпил слишком много, и его развезло.

Прохаживаясь по комнате, он машинально стучал себя пальцами по боковой части груди — там что-то глухо отзывалось. Некоторое время он прислушивался к этому звуку, потом же понял, что это ребра, а, значит, скелет. У него внутри скелет.

Эта мысль, в, общем, очевидная, никогда прежде не приходила ему. Нет, то, что у других есть скелеты, он отлично себе представлял, равно как и то, что другие умрут, но что это произойдет с ним… Это мысль поразила, испугала.

Он живо представил себе, как станет лежать в гробу, как станут ползать черви, как после останется от него один скелет с бочонком ребер, прикрепленных к позвоночнику. Вообразил он себе это очень красочно, и, представляя, знал что все так и будет, но одновременно все в нем сопротивлялось смерти, не допускало, что умрет и исчезнет. Быть не может, что это произойдет именно с ним. Не сумев сдержать в себе этого ужасного чувства, он бросился на кухню и встретил там Полуяна, горячо втолковывавшего что-то сестре жены.

Та курила, слушала и щурилась от дыма.

— У меня скелет… Понимаешь, скелет и, значит, я тоже буду там лежать, – крикнул Леванчук.

Полуян с досадой оглянулся на него:

— М-м-м… Где лежать?

— В гробу! Лежать и… и разлагаться!

Полуян погрозил ему пальцем:

— М-м-м… Не надо, ты лучше пей!

— Да не хочу я пить!

— М-м-м… Знаешь, иди-ка ты отсюда!

Леванчук повернулся и, задевая худыми запястьями за обои, пошел в комнату.

Он поспел как раз в момент, когда Фридман — не пьяный и не трезвый, а скорее благородно остекленевший — прощался с матерью покойного.

— А, Игорек… Пошел уже?.. Как же теперь без Гриши? Как же? — мать встав, неловким движением пригребла к себе Фридмана за затылок и стала с ним вместе раскачиваться, как прежде раскачивалась с покойником.

— Теперь вот иди, иди… — говорила она, не отпуская его.

— Да, пора уже… На работу завтра рано… Я вот что хотел: часы бы мне забрать… — сказал неловко Фридман.

— Какие часы?

— Позолоченные, «Seiko»…

Мать непонимающе заморгала и выпустила затылок Фридмана.

— Я давал Грише часы… тогда… весной… Увидел их на мне и загорелся.

Вы же знаете, как он всегда загорался, — поспешно пояснил друг детства.

Мать молчала.

— Вон и Катя подтвердит, что это мои часы… Я бы ничего, но они почти тысячу двести… не рублей… — Фридман, испытывая жуткое неудобство оглянулся на вдову.

Мать наконец поняла.

— Вот оно как… Нет уже твоих часов, — сказала она.

— Как нет? — растерялся Фридман.

— А куда ты смотрел, когда прощался?.. Куда? Знала я, что они твои? Я их уже после морга ему надела, чтоб не сняли… Ты сколько раз к гробу подходил?

Завела я их еще…

Фридман покраснел. «Как это все нелепо. Эта смерть, мои слова и то, как мы себя ведем… Как нелепо! Как я нелеп!» — подумал он.

Он хотел уже отойти, как вдруг к нему боком подскочила раскрасневшаяся вдова. Видно было, что она выпила лишнего и душа просит ссоры.

— Что этот хочет? — задиристо спросила она у матери.

— Ничего, я так, — с тоской сказал Фридман.

— Часы ему… Позолоченные. Говорит, что его, — через голову друга детства сказала мать.

— Вот пристал со своими часами!.. Гад ползучий! Обокрали его!.. Про часы вспомнил… Что теперь: откапывать? Мы откопаем: только скажи! Не хочу, чтоб он в мерзких твоих часах! — вдова замахала руками, разжигаясь еще больше.

— Не надо! Да я разве о том… — пискнул Фридман, но его никто не услышал.

Вдова метнулась к двери, за которой на площадке курили мужчины.

— Слушайте меня, да перестаньте вы курить! — закричала она.

К ней удивленно повернулись.

— Есть тут мужчины? Мужчины есть? — снова крикнула она.

— Ну… Чего?

— Дайте кто-нибудь денег! Дайте этому денег за его часы! Он хочет, чтоб откапывала Гришунчика! Я такая: я пойду, я откопаю… Иди, иди, не прячься! — с ненавистью выкрикивала вдова и, вцепившись в рукав, вытаскивала на площадку Фридмана.

— Да не надо! Не надо мне ничего! У нее истерика, разве не видно! – восклицал тот, выдергивая руку.

— Нет, надо! Надо откапывать! Не хочу быть должна такому… Всё бери! На! — вдова вдруг стала дергать обручальное кольцо. Кольцо застряло на костяшке но она всё равно сдернула его и бросила. Кольцо запрыгало.

«Зачем? Зачем? Господи!» — обреченно мелькнуло у Фридмана.

— А ну иди сюда! И-иди! — Шкаликов — взбудораженный, громовержущий хриплый — признак надвигающегося запоя — одной рукой пригреб его к себе за шкирку, а другой стал рыться у себя в карманах, комкая деньги и засовывая их другу детства за шкирку.