Сборник № 7. Теория познания III - [7]

Поэтому предмет познания по самому общему понятию его следует назвать не только вообще долженствованием, но и независимым от всякого бытия, и поэтому в данном смысле трансцендентным долженствованием, долженствованием, столь независимым от индивида, что оно, наоборот, само связывает всякого индивида, желающего судить и познавать. Если познание есть утверждение или признание, то только при допущении трансцендентного долженствования можно провести различие между истинными мыслями и мыслями вообще и оправдать обусловленное этим различием понятие познания. – Тогда истинными будут суждения, утверждающие или признающие трансцендентное требование. Только в силу такого утверждения акты мышления становятся более чем простыми психическими процессами, только благодаря этому становятся они познанием.

Но если предмет познания открывается нам таким образом в трансцендентном долженствовании, то возникает вопрос, как мышление постигает этот независимый от него предмет или как трансцендентное делается имманентным. Мы видели, что требование, если оно и не выставляется бытием, следовательно, если оно есть безусловное и трансцендентное требование, все же выступает в действительном познании соединенным с действительностью. С этой действительностью должно, следовательно, быть связано (haften) нечто, указывающее на то, что она больше, чем простой психический процесс. Другими словами, в процессе нашего мышления нужно найти нечто имманентное и в то же время указующее на трансцендентное; найти критерий истины, который с одной стороны есть составная часть индивидуальной душевной жизни, а с другой стороны – кроет в себе и гарантирует (verbürgt) необходимое сверхиндивидуальное требование. В чем состоит это нечто? Мы различили произвольные и необходимые требования и их признание. В применении к суждениям это значит, что существуют очевидные и неочевидные суждения. Если мы рассматриваем познание как психический процесс, то, следовательно, очевидность есть психическое бытие, гарантирующее нам истинность суждений. Так как психическое бытие, с которым соединено долженствование, мы назвали чувством требования, то мы можем и очевидность, как психическое бытие, назвать чувством очевидности (Evidenzgefühl), и тогда это чувство очевидности есть то, что с одной стороны имманентно, с другой же – указывает на нечто, выходящее уже из сферы простого бытия. Оно кроет в себе долженствование, связывающее нас при нашем утверждении и признаваемое нами чрез утверждение трансцендентным. Трансцендентный предмет познания делается таким образом имманентным через признание требования, связанного с чувством очевидности и открывающегося нам в нем. Этим решается вопрос, как познание постигает (erfasst) трансцендентное.

Однако, можно было бы противопоставить некоторое сомнение. Разве заблуждения также не очевидны? Если под очевидностью понимать только психическое бытие, только чувство требования, то, конечно, на вопрос этот следует ответить утвердительно. Заблуждение тогда имеет следующий состав: мышление утверждает долженствование, которое, однако, не трансцендентно, а есть только имманентное долженствование, только выставляемое бытием требование. Без сомнения такие заблуждения случаются, но это не противоречит понятию очевидности, как критерию истины вообще, ибо предложение, что в истинном акте мышления должно быть дано нечто имманентное и в то же время гарантирующее собою трансцендентность долженствования, не имеет ничего общего с утверждением, будто имеется критерий, на основании которого мы всегда можем отличить истинные суждения от ложных и который поэтому исключает всякое заблуждение.

К этому присоединяется еще следующее. И здесь опять-таки снова нас совершенно не касается материальная (inhaltliche) истинность суждений. Поэтому нам также нет дела до материального заблуждения. Следовательно, и очевидность также рассматривается нами лишь с точки зрения проблемы формы познания. Мы оставляем в стороне вопрос, можно ли говорить вообще об очевидности содержания. Во всяком случае, это не наша проблема. Мы предполагаем действительную наличность познания и мы ищем понятие его формы. К нему относится очевидность, как имманентный признак для трансцендентного, так как без этого признака не было бы возможно вообще познание. То обстоятельство, что чувство требования, являющееся только психическим состоянием, может быть смешано с таким чувством, которое представляет собой нечто большее, нежели простое психическое состояние, нас здесь не касается. Впрочем, существуют познания, при которых фактически исключается всякое заблуждение.

Вспомним снова о чисто фактической истине. Здесь, может быть, более ясно обнаружится то, что мы думаем. Самый простой «опыт» нуждается, как мы знаем, чтобы быть истинным, в трансцендентном предмете и поэтому нуждается также и в имманентном указании на него и «опыт» также утверждает долженствование, связанное с чувством требования и открывающееся нам в нем, полагая в то же время это долженствование как трансцендентное, как независимое от актов мышления, а также и от чувства. Таким образом здесь трансцендентное значение очевидности не подлежит сомнению, чувство здесь явно есть нечто большее, чем простое чувство. Но больше нам ничего и не нужно. В каких иных случаях мышление с такой же достоверностью в состоянии овладеть своим предметом, и в каких случаях он ускользает от мышления, хотя мышление и думает, что его постигло, а следовательно, заблуждается, – вопросы эти нас здесь не интересуют. Мы хотим только знать, каким образом мышление вообще овладевает своим предметом. Цель наша – только развить предпосылки, содержащиеся в понятии всякого познания, в понятии всякого истинного суждения. Суждениям ложным, но считаемым за истинные, недостает именно трансцендентного предмета.