Гегель как судьба России

КЛАССИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ.

ТЕКСТЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ

Редакционная коллегия серии:

П. Е. Бойко (председатель)

   A. Джубара

Г. В. Драч

   B. Л. Марченков

А. А. Тащиан (зам. председателя)

Классическая философия Тексты и исследования

КЛАССИЧЕСКАЯ ФИЛОСОФИЯ.

ТЕКСТЫ И ИССЛЕДОВАНИЯ

Серия основана в 2005 г.

О. Ю. СУМИН

ГЕГЕЛЬ КАК СУДЬБА РОССИИ

История русско–советской философии и философия русско–советской истории

Монография

Краснодар

ПКГОО «ГЛАГОЛ»

УДК 1(091) (470+571)

ББК 87.3(2)

С 897

Рецензенты:

Доктор философских наук, профессор

Санкт–Петербургского государственного университета

А. А. Ермичев

Доктор философских наук, профессор

Ленинградского государственного

университета имени А. С. Пушкина

А. С. Казенное

Сумин О. Ю.

С 897 Гегель как судьба России: изд. 2‑е, испр. и доп. —

Краснодар: ПКГОО «Глагол», изд. проект «Университет» (серия «Классическая философия. Тексты и исследования»), 2005. — 364 с.

ISBN 985–25–2642–5

© О. Ю. Сумин, 2005 © ПКГОО «Глагол», Издательский проект "Университет", 2005

ISBN 985–25–2642–5

Русские женщины обижаются на своих мужей, если они не бьют их — значит они их не любят.

Именно это и есть всемирная история — народы также хотят кнута

Г. В. Ф. Гегель

В настоящее время славянская культура находится в состоянии глубокой психологической депрессии. Славянские народы переживают комплекс исторического неудачника, вызванный политическим и экономическим крахом коммунистической идеи. Самую тяжелую форму этот комплекс носит у восточных и южных славян, которые фактически были основной этнической субстанцией коммунистической идеи. Последние как бы несут основную вину за ее историческую реализацию, в которую они вовлекли как западных славян, так и ряд других народов, преимущественно азиатских и латиноамериканских. Как опомнившийся блудный сын стучатся они теперь в отцовскую дверь Западной культуры, отказываясь от собственного, окрашенного в красный цвет, исторического «Я». В своем стремлении побыстрее отождествиться с культурой современного Запада славяне забывают, что материальная и политическая свобода Запада есть только внешнее выражение его разумного духа, который коренится в глубине католического и протестантского понимания христианской идеи. Западноевропейцы и американцы имеют разумное внешнее бытие настолько, насколько они разумны внутренне в своем религиозном мышлении. Реализация западной либеральной политической формы и достижение западного материального успеха, таким образом, необходимо связано с принятием протестантско–католической этики. Последнюю славяне пытаются заменить традиционными для них православными ценностями, отреченными в коммунистический период, забывая, что именно слабость духа их традиционной религии была причиной того, что коммунистическая доктрина успела справиться с ней. Создается впечатление исторической безысходицы: мы хотим утвердить самую развитую форму политической и экономической свободы, не имея для этого историко–религиозных, духовных оснований.

Данная книга является попыткой сформулировать тезис о том, что положение все–таки не столь трагично, так как эпоха религии уже вообще изжита мировой культурой. Духовная свобода давно уже получила возможность не религиозного, а разумно–философского познания. Католическо–протестантские религиозные ценности («западно–христианская этика») в девятнадцатом веке приобрели вид философской идеи, выраженной немецкой классической философией. Дух, разум «христианской этики» с этого момента открыт для всех народов в свободной форме разумно–необходимого философского дискурса. После философии Канта–Фихте–Шеллинга–Гегеля разум знает себя уже не только в особенных формах искусства и религии, не только ухватывает себя в форме распавшихся во времени случайных философских учений, но уже раскрыт для себя всецело необходимо как универсальная, единая для всего человечества метафизическая система разумного. Славянские народы (как и все другие), таким образом, имеют возможность строить свое бытие, основываясь не только на религиозной морали (которая тоже разумна, но ее разумность субъективночувственна, т. е. до значительной степени случайна), но всецело на этих метафизических, необходимых разумных началах.

Славяне, однако, кроме этой общекультурной возможности имеют то большое преимущество (которое в данный момент считают самой большой ошибкой своей культуры), что их новейшая история оказалась непосредственно (можно даже сказать слишком уж непосредственно) связанной с «метафизической идеей», которая несовершенно проявилась в истории коммунизма. Иными словами, с разумной, философско- исторической точки зрения коммунизм содержит в себе массу оснований, позволяющих объяснять его как период религиозного изживания славянами метафизической, философской идеи. Славяне, таким образом, имеют на своей собственной национальной почве самое бесценное богатство: не религиозный, а философский разум. Этот последний для них, однако, все еще не раскрыт, так как в коммунизме этот разум присутствует только на уровне объективного явления. Но именно этот факт дает славянам основание освободиться от указанного выше комплекса исторического неудачника и найти духовный центр не только в западной культуре, но и в своей собственной. Представленный в книге текст, таким образом, можно воспринимать и как своеобразную «философскую теодицею коммунистической истории», которая имеет своей целью — как и религиозно–христианская теодицея — примирить сознание с миром, показать ему, что бог никогда не оставлял человечество, что все и в природе, а тем более в истории, подчинено его воле. Славяне — устами Чаадаева — усомнились в любви бога к ним и коммунизм как будто бы есть доказательство этой нелюбви, философское рассмотрение коммунизма, однако, показывает, что в коммунистическую эпоху бог сделал первую историческую попытку явиться человечеству в своем самом прекрасном виде как философская, разумная идея. И раз он сделал это на почве именно славянских народов, то грех упрекать его в нелюбви к ним. Тут нужно видеть скорее обратное.