Сбежавшая невеста - [10]

Реверанс, похоже, был воспринят благосклонно. Леди Лаверсток расправила свои малиновые юбки и уселась на тахту – олицетворение томной красоты, да и только.

Оценив ее белокурую, хрупкую, ухоженную красивость, Дженнифер сделала быструю женскую прикидку и решила, что ее хозяйке около сорока. Манеры, однако, свидетельствовали о том, что леди никогда не перешагивала двадцатилетний рубеж.

– Здравствуйте, мисс Фэрбенк. – Последовал томный вздох. – Вы выглядите очень молодо, – с упреком произнесла она, – в письме кузина не упомянула об этом, но – оценивающий взгляд задержался на вышедшей из моды шляпке и заштопанных перчатках, – вы, кажется, одарены умением обращаться с детьми.

– Я люблю их, миледи, – сказала Дженнифер, и это была правда.

– Ах… любовь, – произнесла красавица, – что до этого… Я их обожаю, но это не способствует тому, чтобы они меня слушались. Если вы знаете секрет, как этого достичь, что ж… то что вы молоды, возможно, в конце концов не так уж плохо. Но перейдем к вещам практическим…

И к удивлению Дженнифер она устроила ей на редкость профессиональный перекрестный допрос для выяснения ее знаний. Допрос длился четверть часа, в течение которых Дженнифер пришлось в спешке импровизировать. Наконец дама удовлетворенно вздохнула.

– Полагаю, вы действительно подойдете. Позвоните, пожалуйста. Хокинс проводит вас в вашу комнату. Мэри приглядывала за вашими подопечными и, я уверена, с удовольствием расскажет вам обо всем, что вам нужно знать.

Так Дженнифер оказалась обладательницей маленькой комнатушки, которую, к ее радости, ей не надо было делить с детьми, и жалованья десять фунтов в год. Неплохо, решила она, для первого заработка наследницы.

Да и жизнь ее здесь была не так уж плоха. Ее ученики, хотя и прискорбно избалованные матерью, признали ее твердую руку с уважением и, как ей думалось с облегчением. Дети не любят, когда их балуют. Они с удовольствием подчинились заведенному порядку уроков и прогулок. Пастор, чтобы загладить вину своего помощника, согласился заниматься с мальчиками, и Дженнифер с облегчением обнаружила, что ее собственных знаний вполне достаточно для занятий с Люсиндой, которую, казалось, вообще никогда ничему не учили. Этому нашлось объяснение, когда однажды леди Лаверсток в своей томной манере заметила, что учение – штука бесконечно скучная и для женщин это – просто печальная потеря времени, и вскоре Дженнифер поняла, что обязательными для Люсинды являются только занятия с учителями пения и танцев.

– Мальчики – другое дело, – вздыхала леди Лаверсток. – Их опекун – тиран с очень строгими взглядами на образование – имеет обыкновение совершать неожиданные набеги на Лаверсток-Холл и всегда проверяет их успехи в латыни.

– Очень хочет послать их в школу, – стенала обожающая, хоть и не очень внимательная мамаша, – в этот варварский Итон, чтобы их там заучили до смерти. Не знаю, как я это переживу.

Рассказы мальчиков звучали несколько по-другому. Из их слов можно было решить, что дядя Джордж – молодчина, троянец, коринфянин, – они выискивали в своем школьном лексиконе достойные его эпитеты.

Что касается Люсинды, то он однажды привез ей куклу с настоящими волосами и в шелковом платье аж из самого Парижа: ее сердечко принадлежало ему навек. Дженнифер со смешанными чувствами ожидала очередного приезда образца всех добродетелей. Она понимала, что уж слишком легко удалось ей пристроиться при леди Лаверсток. Сумеет ли она с той же легкостью удовлетворить требования пресловутого опекуна?

Пока же время довольно мирно текло от музыкального урока к географическому. Дженнифер находила все большее удовольствие в своей странной новой жизни. Никогда прежде ей не приходило в голову, что под нежеланной опекой дядюшки она больше всего страдала от скуки. Ей было абсолютно нечего делать и, что еще хуже, не о ком заботиться. Теперь же все было наоборот. Леди Лаверсток, которая имела обыкновение оставаться в постели до послеполуденного часа, была совершенно удовлетворена, проводя с детьми приличествующие полчаса «обожания» после обеда. Сколько-нибудь более продолжительное время в их обществе сразу вызывало приступ ипохондрии. Так что жизнь детей неизбежно вращалась вокруг Дженнифер.

Она в свою очередь также вскоре привязалась к ним. Она стала находить радость в том, что была постоянно нужна им, надобилось все ее время и все ее терпение: быть третейским судьей в споре, починить игрушку, а то и просто выслушать рассказ об их похождениях. Пребывание в их обществе превратилось из обязанности в удовольствие. К тому же она обнаружила, что просто быть вдали от дяди и тети – уже само по себе счастье. Люси писала ей, что соседям сказали, будто она – в Италии для поправки здоровья. Никто не поднимал тревоги по поводу ее исчезновения и ее не искали. Гернинги выкручивались как умели и, несомненно, наслаждались тем временем жизнью в ее поместье. Люси сообщала, что мистер Феррис не появлялся. Дженнифер было любопытно, какую историю сочинили для него.

Лето незаметно перешло в осень. Дженнифер попробовала укладывать волосы более современно, и никто, кроме Люсинды, этого не заметил. Люси была права. Когда окружающие привыкают к гувернанткам, они перестают замечать их, как картины на стенах. Она начала думать, что сможет прожить здесь в безопасности до своего двадцать первого дня рождения.