Савва Морозов - [98]
Вероятно, столь активная деятельность Саввы Тимофеевича на том поле, которое Немирович-Данченко считал своим, впоследствии послужит основной причиной их натянутых отношений.
Репертуарные вопросы в жизни молодого театра, безусловно, очень важны. Но не они составляли основу деятельности Морозова в стенах МХТ. На какую бы высоту ни поднималась его мысль, в каких бы эмпиреях ни парила, Морозову неизменно приходилось заниматься и делами более приземленными. На протяжении нескольких лет Савва Тимофеевич заведовал сугубо хозяйственными вопросами, благодаря быстрому и умелому решению которых он заслужил благодарность со стороны труппы и ее руководителей.
По словам К. С. Станиславского, Морозов «неожиданно для всех» приехал на одно из общих собраний пайщиков МХТ и «предложил пайщикам продать ему все паи. Соглашение состоялось, и с того времени фактическими владельцами дела стали только три лица: С. Т. Морозов, В. И. Немирович-Данченко и я. Морозов финансировал театр и взял на себя всю хозяйственную часть».[396] По-видимому, заседание, на котором Морозов выкупил паи других вкладчиков, состоялось 1 марта 1900 года, когда обсуждались итоги прошедшего 1899/1900 года. В Архиве МХАТа сохранился документ, согласно которому на 1 марта 1900 года вклад пайщиков (54 тысячи рублей) и та сумма, которая имелась в кассе театра, составляли более 75 500 рублей. В отчетном же 1900/01 году от Саввы Тимофеевича Морозова поступила аналогичная сумма — 76 150 рублей.[397] Однако неожиданности в действиях Морозова не было. Это видно из серьезного конфликта, который разгорелся вокруг его персоны в феврале 1900 года.
Дело в следующем: Немирович-Данченко посчитал, что коммерсант покушается на его прерогативы, вмешиваясь в художественную часть. В начале февраля Владимир Иванович жаловался в письме Чехову, что ему приходится «часто ступать на путь компромиссов, в виде особых соглашений с Морозовым, который настолько богат, что не удовольствуется одной причастностью к театру, а пожелает и «влиять». Настоящая ссора началась в середине месяца, когда Немирович пригласил режиссера и антрепренера М. В. Лентовского «посмотреть артистов», а Савва Тимофеевич отменил это распоряжение со словами: «Позвольте-с, а вы ничего не будете делать целую зиму, и дело от этого будет страдать».
Владимир Иванович, обладая болезненным самолюбием, поставил ультиматум: участие Морозова в деле возможно только при условии четкого — и обязательно на бумаге — определения его функций. В феврале 1900 года (до 20-го числа) между двумя руководителями театра произошел обмен письмами. Станиславский в этом конфликте встал на сторону Саввы Тимофеевича: «Морозов и Вы не можете или не хотите спеться. Как видно, начнутся ссоры и недоразумения, а я буду стоять посередине и принимать удары… Без Вас я в этом деле оставаться не хочу, так как мы вместе его начали, вместе и должны вести… Без Морозова (тем более с Осиповым[398] и К°) я в этом деле оставаться не могу — ни в каком случае. Почему? Потому что ценю хорошие стороны Морозова. Не сомневаюсь в том, что такого помощника и деятеля баловница судьба посылает раз в жизни. Наконец, потому, что такого именно человека я жду с самого начала моей театральной деятельности (как ждал и Вас). Нам ворожит бабушка, и если при таком ее баловстве мы не можем или не умеем устроиться, то всё равно из дела ровно ничего не выйдет… С Осиповым я рискую очень… Я не верю в их порядочность, в порядочность же Морозова я слепо верю. Я ему верю настолько, что никаких письменных условий заключать с ним не хочу, ибо считаю их лишними, не советую и Вам делать это, так как знаю по практике, что такие условия ведут только к ссоре. Если два лица, движимые одной общей целью, не могут столковаться на словах, то чему же может помочь тут бумага».[399] Станиславский был прав: между директорами МХТ «точного разграничения функций, обязанностей, сторон деятельности… никогда не было, да и быть не могло. В этом была их сила, это же порождало и сложности».[400] Функции директоров театра, в том числе его основателей — Станиславского и Немировича, во многом пересекались и дополняли друг друга.
Обидчивый Немирович-Данченко не пожелал внять доводам Станиславского: «Инструкции необходимы безусловно. Без них я отказываюсь от предоставления больших прав Савве Тимофеевичу. Я его не так знаю, как Вас, чтобы вступать в общем деле в слепые отношения. С Вами я пойду куда хотите и на что хотите, мы столкуемся. Его я настолько не знаю, а рисковать свободой своей личности не могу. А если бы мы не сошлись в инструкциях, то я предпочту уговаривать всех пайщиков о новом взносе, искать новых, не знаю что… Но я хочу твердо определить права нашего нового компаньона».[401] Таким образом, уже в феврале шла речь о том, чтобы предоставить Савве Тимофеевичу новые полномочия. И они были предоставлены — на бумаге.
Всего через три дня после того, как Морозов стал единственным спонсором МХТ, 4 марта 1900 года, он был назначен одним из директоров МХТ. Его обязанности были черным по белому прописаны в договоре. Официально его пост именовался «Директор хозяйственной части Художественно-Общедоступного театра».
