Сатанисты XX века - [203]

В то же мгновение Гермину схватили чьи-то грубые руки и потащили куда-то. Молодая женщина отбивалась с решимостью отчаяния, громко призывая на помощь того, кого любила.

— Лео! — кричала она бессознательно. — Помоги, Лео!..

Чудом этот отчаянный крик жены достиг слуха её мужа. Изнемогающая в борьбе с четырьмя оборванцами, Гермина внезапно услыхала голос лорда Дженнера:

— Назад, мерзавцы!.. Это моя жена!

Этот голос придал новые силы изнемогающей Гермине. Она рванулась вперед и, высвободившись из держащих её рук, очутилась в объятиях Лео, со страстной нежностью прижавшего её к своей груди.

— Как ты сюда попала? — говорил знакомый голос мужа.

Но лицо мужа Гермина не узнала!

И как было узнать в черномазом мулате со смолевыми кудрями белокурого и бледного англичанина. Да и весь облик этого мулата в стоптанных сапогах и грязных отрепьях так мало походил на безукоризненного джентльмена, каким Гермина видела своего мужа, что всякий легко понял бы её недоумение при виде странного превращения английского аристократа в тёмно-коричневого оборванца.

— Лео… ты ли это? — прошептала Гермина, чувствуя, что в голове её всё путается. Что значит этот маскарад? — почти крикнула она.

Лорд Дженнер не отвечал на отчаянный возглас жены, — быть может, просто не расслышав его. Кругом всё ещё кипела борьба. То тут, то там раздавались выстрелы, перемешиваясь со стонами раненых. Охваченная ужасом, Гермина закрыла глаза и, позабыв своё изумление при виде странного костюма мужа, прижалась к его груди.

— Не бойся… — шептал он. — Ты в безопасности… Я сейчас усажу тебя в шарабан.

— Лео… — прошептала Гермина. — Маркиз Бессон-де-Риб здесь! Помоги ему, Лео… Он стоял возле меня, когда меня схватили…

Красивые глаза Лео, казавшиеся ещё больше и блестящей на окрашенном в тёмный цвет лице, сверкнули загадочным огнём.

— Очень нужно было старику ханже выносить на улицу свою глупость! — резко, почти грубо ответил он. — Теперь пусть на себя пеняет, если попадёт под чью-либо пулю.

— Лео… Что ты говоришь? Опомнись! — вскрикнула Гермина. — Ведь он родной дед твоего сына! Я не узнаю тебя, Лео, — тяжёлым стоном вырвалось из груди молодой женщины, чувствующей, как путаются её мысли.

Но у неё не было времени разобраться в новых смутных и страшных мыслях. Совсем близко раздался отчаянный женский крик.

— Спасите!.. Помогите!.. Миледи Гермина!.. Помогите! — кричал молодой голос по-немецки с выражением такого мучительного страха, что Гермина задрожала.

— Это моя Луиза кричит!.. Лео, ради Бога, помоги ей!..

Лорд Дженнер кивнул головой. Но, очевидно, помощь уже опоздала. Голос Луизы внезапно оборвался, как у человека, которому зажали рот, и в ту же минуту за спиной Лео кто-то проговорил с чисто дьявольской насмешкой:

— Ну, уж эту ты нам оставишь, друг Саддок. Она давно на очереди.

— Молчи!.. — бешено рявкнул Лео. Но Гермина уже слышала эти слова и, ещё не понимая их значения, почувствовала то же, что чувствует человек, остановившийся в глубокой темноте на краю пропасти… Он не видит смертельной опасности, но чувствует её тем неопределённым шестым чувством, которое принято называть инстинктом, но которое, быть может, и есть голос бессмертной души, заключённой в смертном теле, не знающей больше этого тела.

Душа Гермины уже чувствовала то, чего ещё не подозревала бедная молодая женщина, боящаяся думать о значении того, что творилось вокруг неё, — так точно, как боится пошевельнуться тёмной ночью заблудившийся в горах путник, при малейшем движении опасаясь свалиться в бездонную пропасть, присутствие которой ощущается так ясно, несмотря на темноту.

И так мучителен был полусознательный ужас, наполняющий душу Гермины, что в глазах у неё потемнело, и она без чувств упала на руки мужа.

Как сквозь сон, до неё долетали громкие крики, то радостные, то озлобленные, повторяющие одно и то же слово: «Полиция! Наконец-то».

Десять минут спустя на огромной площади не оставалось никого, кроме конных городовых, стоящих на углах улиц и переулков. Толпа разбежалась при появлении полиции, повинуясь всё тем же невидимым вожакам, пронзительные свистки которых подали сигнал к бегству.

Духовенство и христиане, защищавшие его, вздохнули свободно и стали считать своих раненых.

Увы, их было более сотни, и притом наполовину женщин и детей. И, Боже, сколько страшных сцен разыгралось на запятнанных кровью каменных плитах, когда несчастные матери находили своих малюток раздавленными, обезображенными… мёртвыми!

Красивая площадь имела вид поля сражения.

Роскошные цветники были истоптаны, на мраморных фонтанах и скамьях темнели зловещие красно-бурые пятна крови. На мостовой валялись обломки восковых свечей, обрывки шёлковых хоругвей и клочья священнических облачений вперемешку с кусками чёрных монашеских покрывал и белых женских платьев.

Дивная статуя Богоматери, разбитая на мелкие куски, валялась посреди сквера, втоптанная в окровавленную грязь тяжёлыми сапогами. Следы гвоздей ясно виднелись на мраморной одежде Пресвятой Девы.

Немного дальше лежало изображение Спасителя в терновом венце, вырванное из разбитого золочёного киота, обломки которого валялись тут же. Над святой иконой, видимо, издевались сатанисты. Она была исполосована ножами, только Божественный Лик уцелел. Кроткие очи печально глядели из-под тернового венца. На белом лбу остались следы окровавленных пальцев. Казалось, что от прикосновения руки, поднявшейся на святое изображение, полилась живая кровь из нарисованных ран, свидетельствуя о гнусности человечества, вторично терзающего Того, Кто сошёл с небеси, воплотился и вочеловечился «во искупление грехов» недостойного, злого и испорченного рода людского…