Сатана и Искариот. Части первая и вторая - [116]

— Чужой краснокожий воин! Кто… кто… кто…

Он хотел, конечно, спросить, что это за чужой индеец и как он здесь появился, но вопросы были ни к чему, потому что до сих пор он не смог пересилить свой страх, однако ответом на этот невысказанный вопрос прозвучал торжествующий крик асьендеро:

— Виннету! Да это же Виннету! Слава богу, мы спасены!

— Вин… Винне… Виннету? — сказал, запинаясь, юма. — Этот апач?! Уфф! Воины, возьмите свое оружие и защищайтесь, потому что…

Он схватился за нож, но оба других индейца оказались не столь проворными. Теперь, когда они услышали знаменитое имя, страх сковал им руки. Виннету столкнул ногой их копья и стрелы в воду и повелительно приказал:

— Молчи, юма, и не двигайся! Вон там стоит Олд Шеттерхэнд! Может, ты хочешь попытаться и ударить его палкой?

Прежняя угроза казалась мне всего лишь смешной, но Виннету она всерьез разозлила, так что он повторил ее во второй раз. В то время как он выговаривал последние слова, указывая в мою сторону, я вышел из-за кустов, держа в каждой руке по револьверу, наведенных на индейцев.

— Это… и есть… Олд Шеттерхэнд? — спросил юма, направив на меня не просто испуганный, а прямо-таки осоловелый взгляд.

Этот воин был оценен мною как более способный оказать сопротивление, чем его товарищи. Следовательно, его надо было обезвредить раньше других, поэтому я быстро подошел к нему и ответил:

— Да, это и есть Олд Шеттерхэнд, что ты сейчас и узнаешь!

Крепко сжав в правой руке револьвер, я ударил им индейца по голове, так что тот упал и больше не двигался. Тогда я громким голосом крикнул его товарищам:

— Бросьте ножи, иначе я немедленно пошлю в вас по пуле!

Они немедленно повиновались, а я стал приказывать дальше:

— Лечь на землю и не двигаться!

И это они проделали быстро и без какого-либо намека на неповиновение. После этого были освобождены пятеро пленников, скручивавшие их руки и ноги ремни пригодились, для того чтобы связать троих краснокожих. Оставалось удивляться, как быстро белые кинулись исполнять мой последний приказ. Ученый законник с заячьим сердцем бросился, естественно, на оглушенного индейца, поскольку его-то теперь нечего было бояться, и, опутывая с рвением палача краснокожему руки и ноги ремнями, кричал:

— Да, его надо скрутить, связать и убить словно бешеную собаку, этого негодяя и мошенника! Я отвезу его в Урес, чтобы там видели, как я вышел победителем в рыцарском поединке с самым диким чудовищем в этих горах. Я вернусь домой героем. Кто может противостоять мне?

Собственно говоря, подобное хвастовство было просто смешным, но меня разозлило, что он подумал прежде всего о своей славе, а не о своих спасителях. Поэтому я, не слишком-то заботясь о вежливости, остановил его:

— Замолчи, хвастун! Кто же это поверг юма — я или вы? Сделайте одолжение, вспомните и про меня!

Тогда он встал передо мной и ответил то ли с обидой, то ли с упреком в голосе:

— А как же — это был я, сеньор… ну, вы же знаете, что это сделал я, тогда как ваши поступки были обусловлены только чувством долга, что я с радостью признаю, но благодарить вас — это я считаю ненужным. Не правда ли, дон Тимотео?

— Сущая правда, сущая правда! — кивнул асьендеро. — Мы в достаточной степени чувствуем себя мужчинами, и нам не нужно никого, кто только и знает, что все время вмешивается в наши дела!

Да, это было сильно сказано! — У меня просто руки зачесались. Чего бы я только не сделал для этого «дона»! Я принужден был собрать поистине все свое самообладание, чтобы только удержаться от резкого ответа, но у меня был адвокат, который чувствовал подлость не хуже меня, а в данном случае проявил куда меньше терпения. Едва были произнесены приведенные выше слова, а я не успел даже обернуться, как послышались два удара. Оглянувшись, я увидел, что «ученый законник» и асьендеро лежат на земле. Виннету опрокинул их ударами приклада своего ружья и собирался проделать то же самое с полицейскими, пришедшими в ужас от такой молниеносной расправы и не успевшими даже подумать о бегстве или обороне.

— Стой! Не трогай этих! — крикнул я, успев вцепиться в ружье. — Они тут ни при чем.

Он опустил приклад и ответил, по своему обыкновению, решительно, сверкая глазами:

— Хорошо, я не буду их трогать, раз этого хочет мой брат. Пусть они будут помилованы, но только тогда, когда они снова привяжут себя к деревьям, иначе я размозжу им головы!

И в тот же миг Виннету оказался между полицейскими и кучкой, в которой среди прочих других вещей лежало их оружие. Я еще никогда не видел апача в таком гневе. То ли так подействовало его сердитое лицо, то ли что другое из тех необычных событий, разыгравшихся в течение последних десяти минут, но только один полицейский выступил вперед, протянул мне свои руки и сказал:

— Да, свяжите нас, сеньор, мы не станем сопротивляться! Я знаю, что вы нам ничего не сделаете, и это делается только для того, чтобы показать обоим неблагодарным сеньорам, с кем они имеют дело. Надеюсь, они не умерли, но я полагаю, что мы лучше всего докажем свою благодарность, подчинившись вашим требованиям.

— Хорошо! Из-за вашего начальника я вынужден связать вас, а то он еще может приказать освободить его. Итак, пойдемте сюда к деревьям, но скоро вы снова станете свободными!