Саша, Володя, Борис... История убийства - [9]

“Мы знаем, что наш человек в Турции, и мы знаем, что он уходит к вам. Если вы его примете, то мы прищемим вам хвост в другом месте, вышлем кого-нибудь, устроим вам то и это — так что не вздумайте его брать!” И тогда американцы начинают подсчитывать, а стоит ли этот человек того урона, который воспоследует. Одно дело, когда переход происходит по-тихому, и об этом становится известно гораздо позже или вообще никогда — исчез человек, и нет его. Другое дело, когда начинается торг. Уехав в Стамбул и выпав из поля зрения, вы потеряли время. За эти несколько часов русские вышли на американцев и заблокировали переход.

— А в гостинице, как ты думаешь, за нами следили русские или американцы?

— Конечно, русские. Но прямой опасности не было. Они не стали бы ликвидировать его там — слишком хлопотно и много шума. Они добились бы от турок выдачи. Задержись вы в Турции лишний день, все бы плохо кончилось.

— А турки в аэропорту?

— Это было на следующий день? Значит, уже был запрос на его задержание. Вам крупно повезло. Турки, видимо, действительно решили дать вам выехать, чтоб не ввязываться в эту историю.

Мой знакомый объяснил, что побег офицера — очень серьезный урон для репутации любой спецслужбы, не только из-за информации, которую несет беглец, но и потому, что это деморализует весь личный состав. Один сбежал, другому захочется.

— А вы еще выставили ФСБ на посмешище, потому что это первый случай на моей памяти, когда успешную “экстракцию” произвели не профессионалы, не ЦРУ, не МИ-6, не Моссад, а любители — Алекс Гольдфарб с Борей Березовским. Они вам это надолго запомнят. В следующий раз действуй быстрее.

Мне больше не приходилось искушать судьбу подобным образом. Что же касается Саши, то Лондон оказался для него отнюдь не столь безопасным местом, как я ему обещал.

Глава 2. Любовь и долг

Шоссе Анкара-Стамбул, 31 октября 2000 г.

Дорога располагает к разговорам.

Пока в ЦРУ раздумывали, давать ли ему приют, Саша делился со мной своими секретами. Всю дорогу из Анкары в Стамбул он рассказывал о прошлом.

Главным союзником в его жизни была женщина, спавшая на заднем сиденье с сыном на руках. Все, о чем он вспоминал тогда в машине — о бандитах и олигархах, террористах и политиках — все разделялось для него на “до и после Марины”. Главной точкой отсчета в его жизни был не день окончания школы или поступления в КГБ, не знаменитая пресс-конференция или время в тюрьме. Ею стала их первая встреча летом 1993 года. Все, что произошло с ним раньше, ему самому представлялось теперь не слишком интересным. Встреча с ней стала чудом, превратившим обычную жизнь в нечто особенное. И хотя Марина никогда не вникала в его дела, да и сам он старался не посвящать ее в подробности своей работы, она играла роль компаса на его непростом пути.

Не будь Марины, он вряд ли пошел бы на конфликт с ФСБ. Когда коррупция захлестнула Лубянку и прежняя система ценностей начала разваливаться на глазах, эта женщина, сама того не зная, оказалась спасательным кругом, за который он ухватился, чтобы не утонуть.

— Столкнувшись с беспределом, с какого-то момента я начал примерять свои действия к Марине, — объяснял он. — Смогу ли я посмотреть ей в глаза, если она о чем-то узнает. Я пошел на конфликт с Конторой в значительной степени благодаря ей.

Свою личную жизнь до Марины Саша не считал счастливой. Появившись на свет в результате недолговечного студенческого брака, он с трех лет рос в Нальчике, в семье деда по отцовской линии, в то время как родители жили в других городах с новыми семьями.

По воскресеньям дед водил его в кино и зоопарк.

— Когда мне было пять лет, дед привел меня в городской музей, — рассказывал Саша, — и показал Красное знамя, под которым русские воевали с фашистами. Он сказал, что вся наша семья защищала Родину, и мне это тоже предстоит.

Он любил деда и всем был ему обязан, но, взрослея, чувствовал, что чего-то в жизни ему не хватает. В старших классах он серьезно увлекся классическим пятиборьем. Его тренер и товарищи по команде, тренировки, выступления на соревнованиях — все это стало его жизнью, дало ему чувство опоры и принадлежности к чему-то важному. Это было как раз то, чего ему недоставало в детстве из-за отсутствия родителей.

Когда Саше исполнилось семнадцать лет, отец, служивший военным врачом, демобилизовался и вернулся в Нальчик вместе с новой женой и детьми. Все они поселились у деда, и в доме стало тесно. Его привычная жизнь нарушилась. Он попробовал войти в семью отца, но не смог: он любил их, но чувствовал себя лишним. Тогда он ушел в армию, ухитрившись сделать это почти на год раньше призывного возраста. Так, в семнадцать лет, он пошел по стопам отца и деда.

Служба сразу же увлекла его.

— Армия чем-то похожа на спорт, — объяснял он, — только это уже не игра: ты — часть настоящего дела, защищаешь свое, родное, от угроз и опасностей. И когда меня стали вербовать в КГБ по линии армейской контрразведки, я воспринял это вполне нормально и согласился не раздумывая. Тебе это может показаться странным.

Действительно, моя биография была полной противоположностью Сашиной: я рос благополучным ребенком любящих родителей и жил в центре Москвы. В нашей семье КГБ всегда считался воплощением вселенского зла, и я никогда не увлекался спортом. Попасть в армию было бы для меня катастрофой. “Будешь плохо учиться — забреют в солдаты”, - твердил мой отец, профессор.