Саша, Володя, Борис... История убийства - [10]

Я спросил Сашу, чем он занимался в Конторе. Он сразу уловил мою настороженность — он поразительно чутко чувствовал собеседника.

— Я был простым лейтенантом, когда пришел в КГБ, — сказал он, словно оправдываясь. — Ничего в жизни не видел, кроме армии, и думал, что буду защищать людей. А того, что у КГБ мрачное прошлое, ну там ГУЛАГ, миллионы жертв, я не знал, пока не начал читать об этом в газетах, когда развалился СССР. И поверь мне, в Конторе много хороших людей.

Сначала Саша служил в Управлении по борьбе с экономическими преступлениями, потом перешел в Антитеррористический центр (АТЦ), и всегда имел дело с одним и тем же: организованной преступностью, покушениями, похищениями и криминальными связями в милиции. Карьера его шла вверх, он женился на девушке, роман с которой начался еще в школе, и завел двух детей. Но этот брак не был удачным, так же как и недолговечный брак его родителей.

Саша был оперативником, так называемым “опером”. Он вел оперативные дела на крупных бандитов: изучал их личную жизнь, связи, контакты с бизнесменами, политиками и прочими. Он как свои пять пальцев знал структуру и дела крупнейших российских банд, которые теперь стали называться ОПГ — организованными преступными группировками. То, что Саша о них узнавал, редко оглашалось в суде, хотя для следствия его информация была бесценной. Он раскрывал преступления еще до того, как предъявлялось обвинение. Он работал за кадром. Он подсматривал и подслушивал. Он вербовал и “вел” агентов.

— Для простых людей “агент КГБ” звучит зловеще. Они сразу представляют себе стукачей, которые пишут доносы на друзей, — объяснял Саша. — Но это неправда. И несправедливо. Большинство наших агентов рискуют жизнью, внедряясь в ОПГ; они настоящие герои. Они точно знают, что если их раскроют, то им конец. Мои агенты были моими лучшими друзьями, они продолжали со мной общаться, когда меня отовсюду выгнали, и помогали семье, когда я сидел в тюрьме. Так что агент агенту рознь.

Я дипломатично промолчал. В моем понимании быть агентом КГБ означало высшую степень злодейства.

— Ты понимаешь разницу между опером и официальным следователем? — продолжал Саша.

Объясняя премудрости своей профессии, он все больше и больше оживлялся:

— Следователь идет от преступления к суду. Он смотрит на людей с точки зрения обвинения, которое пойдет в суд: жертвы, подозреваемые, свидетели и т. д. Он изучает улики, оформляет их надлежащим образом и составляет протокол. А я — опер, я иду от преступника, своего “оперативного объекта”, я хочу знать о нем все еще до того, как он успел совершить преступление, чтобы вовремя его остановить или, по крайней мере, быстрее поймать. То, с чем работаю я, — не улики для суда, это оперативная информация, понимаешь? Тебе и в голову не может прийти, что любой опер может за неделю узнать о тебе больше, чем знают самые близкие люди, чем знаешь ты сам. Все оказывается под микроскопом.

Казалось, картинки прошлого так и мелькают у него перед глазами. Я подумал, что он действительно любил свое дело, и, судя по всему, делал его хорошо.

В поле зрения Саши, как правило, попадали убийцы, грабители, похитители людей, торговцы наркотиками. Он и не задумывался о том, что своей деятельностью он нарушает чьи-то права. Хотя, признался он, было одно исключение: однажды его объектом стал правозащитник Сергей Григорьянц. Это было единственное соприкосновение Саши с политикой до того дня, когда он ввязался в историю с Березовским.

Дело было во время первой чеченской войны. Тогда в Конторе уже не существовало “пятой линии” — Пятого главного управления КГБ, которое в прежние времена занималось диссидентами. И когда началась война, за людьми, подобными Григорьянцу, стал присматривать АТЦ — кстати, пример того, как Чечня отбросила Россию назад, в СССР. Григорьянц расследовал факты убийства мирных жителей, совершенные федеральными войсками. В конце 95-го года в составе группы правозащитников он должен был ехать за границу на конференцию по правам человека. Имелась оперативная информация, что он собирается взять с собой видеозапись с показаниями о расстрелах мирных жителей 12 апреля 1995 года в чеченской деревне Самашки. Сашино подразделение получило задание: в Шереметьевском аэропорту подбросить в сумку одного из спутников Григорьянца патроны, чтобы остановить всю группу для досмотра, во время которого повредить видеокассету.

— Это единственный случай, за который мне действительно стыдно, — признался Саша.

— Принимаю твое чистосердечное раскаяние и отпускаю твои грехи. Аминь, — сказал я. — Между прочим, будь ты лет на двадцать старше, я мог бы стать одним из твоих объектов.

И я рассказал ему, как в 70-е годы в Москве, под бдительным оком КГБ, я передавал западным журналистам информацию о политзаключенных. В ответ он описал мне приемы работы того опера, который должен был за мной следить. Его лекция мне бы очень помогла двадцать лет назад. В общем, нам было о чем поговорить.

МАРИНА ПОЗНАКОМИЛАСЬ С Сашей в день своего рождения. Это было 15 июня 1993 года, когда ей исполнился тридцать один год. Разведенная четыре года назад, она была свободной и уверенной в себе женщиной, довольной жизнью и не искавшей серьезных отношений. Марина жила с родителями, инженерами на пенсии, в громадном многоквартирном доме на юге Москвы. Прежде ей не доводилось общаться с человеком “из органов”. И когда ее подруга Лена вдруг сообщила, что они с мужем хотят привести к ней на день рождения сотрудника ФСБ, у Марины округлились глаза: “Вот так подарочек вы мне приготовили!”