Саркофаг - [39]

— Умная голова дураку досталась! — но что это могло означать — не понимал. Было на меня такое "досьё"? Было, но не письменное, устное.

Скажу от себя: четырёхклассное начальное образование было основным и главным, но менее интересным, чем последующие три года учёбы. Начальное образование — "фундамент" всякого образования, и всё, что потом возводится на этом "фундаменте", во многом от него и зависит. На плохом фундаменте ничего прочного и грандиозного не возведёшь, это понятно каждому.

И ещё о "фундаментах": для моих семи классов фундамент — это первые четыре класса, "начальные". К начальным классам добрые педагоги "от щедрот своих" добавили ещё три класса, и таким образом "образовательное здание" моё равно всего "трём этажам". Если "начальное" принять за "нулевой цикл", фундамент. Стандарт образования в отечестве нашем с названием "среднее" — это ещё шесть "этажей" после фундамента из четырёх начальных классов. Другие идут дальше: у них все десять "этажей" учёбы — всего только "фундамент". Затем над школьным образованием, равным десяти классам, они возводят ещё шесть лет обучения — и достигают высшего образования. Но и это не предел: после шестнадцати лет непрерывной борьбы за овладением знаниями, они выходят на "высшую орбиту": кандидаты, доктора. Всякое ли образование не теряет интереса с вопросом в итоге: "доколе учиться!?" — этого не знаю, не могу заявить: "чем дольше учишься — тем интереснее жить.

Глава 14. Продолжение раздвоения.

Недалеко от вокзала стоял клуб на триста посадочных мест.

Всякий посёлок трудящихся, если его рождала советская власть, предусматривал строительство "очага культуры". Каждому времени — своё: когда-то мы в изобилии строили православные храмы, но затем перешли на строительство клубов. Когда средств и желания строить клубы не было, то приспосабливали для этого старые храмы. Их не переделывали капитально, но самую малость меняли внутри и красили снаружи. Вешали новую вывеску. С переделанными под клубы церквями

познакомился позже.

Поселковый клуб при большом железнодорожном узле никак иначе не мог называться, как только "Клубом железнодорожников". Если любая российская церковь, пусть самая малая и скромная, имела имя, то "очагам культуры" страны советов личные имена давали в случае, если:

а) "дворец культуры" строился по особому, "штучному", проекту,

б) если он хотя бы один раз был отмечен посещением "товарища союзного значения". Возможно, что могли быть и другие пункты, но их я не знаю.

Ни пунктом "а", ни "б" строение в посёлке железнодорожников на триста мест не было отмечено, и поэтому ничего иного ему не оставалось, как продолжать жить под скромным названием "клуб железнодорожников".

Клуб и был "поворотной" точкой в моей биографии. У каждого из нас есть такие поворотные точки в жизни, их может быть много, и у всех они разные. У меня, повторяю, был клуб и ежевечерние фильмы в клубе. И окошко аппаратной, из которого фильмы вырывались и становились видимыми лучами в табачном дыму зала. Об этом скажу ниже, куда клубу некуда спешить, он, я думаю, стоит и до сих пор на своём месте. И, пожалуй, и до сего дня не изменил названия… "Безымянный".

Как подчас могут "совратить" совсем малые и незначительные события — об этом много сказано. Статьи "совращения" у всех разные и часто удивительные.

Ранее говорил о неустойчивости и влюбчивости своей к материальным предметам, в чём и каялся на многих страницах писания. Были у меня и самолёты, и паровозы, но не было знакомства с удивительной техникой, коя, будучи оживлённой обученным человеком, способна поражать, удивлять, восхищать, заставлять страдать, думать, волноваться и любить! И всё это всего лишь кинопроекционный аппарат старой конструкции, изготовленный ташкентским заводом "Кинап". Великое чудо техники, способное рулоном целлулоидной плёнки, горящей не хуже артиллерийского пороха, перевернуть сознание твоё раз и навсегда!

Первое моё "развращение" кинематографом случилось в польском городе Люблине в сорок четвёртом году, на третий день после освобождения из лагеря. Фильм, естественно, был польским, ничего не понял из звукового сопровождения, но суть была трагической: кто-то и в кого-то стрелял из револьвера. В польском кинематографе есть ценное свойство: "молчаливых" кадров вполне достаточно для понимания сути картины. В польских фильмах звук может отсутствовать, достаточно одного внимательного наблюдения за действиями героев — и всё будет понятно, слова не нужны. Второй фильм "Без вины — виноватые", озвученный родным языком, смотрел после возвращения из Польши, но ничего не понял: возраст мешал пониманию происходившего на экране.

Настоящие "кинематографические" пиршества начались в клубе железнодорожников в зиму сорок восьмого года с настоящего чуда: трофейных фильмов. Сегодня, вспоминая всё виденные "трофеи", я впадаю в "кощунство" таким манером: "войне стоило бы случиться хотя бы только потому, чтобы потом в разрушенных вражеских городах захватить фильмы" Если бы не война, если бы не трофеи, как бы я познакомился с зарубежным чудом кинематографии? Кому знаком фильм "Познакомьтесь с императорским двором микадо!"? Много ли людей моего поколения видели этот фильм? О нем могут что-то сказать только очень эрудированные историки кино, а я, малограмотная личность, заявляю: