Саркофаг - [41]

Нужно ли говорить, что очень скоро я стал его "любимчиком"? Что на каждом его уроке тянул руку вверх в такие минуты, когда задавались классу трудные вопросы о пройденных темах? И чтобы не расстраивать милого человека неловким, тяжёлым молчанием класса, я и лез в "спасатели"? И часто получал в спину:

— Выскочка!

А что пройденные темы? Если сегодня меня познакомили с "деепричастным оборотом", то завтра этот "деепричастный оборот" никуда от меня не денется, он таким и останется. "Глагол будущего времени несовершённой формы"… что это за глагол? А-а-а, вспомнил: "сделаЮ"! Ещё не "сделаЛ", не "делаЮ", а только собираюсь делать! Самый прекрасный глагол: "будущий и несовершённый", любимый мой глагол!

Наука о языке — вольная наука, как и история, но и у неё строгие законы "правописания". Какая задача учителя? Один раз научить писать правильно и без ошибок, да так, чтобы науку помнили всегда! Как хорошо такое он сделал со мной — не знаю…

Глава 16. "Немец"

В школах во все времена преподавателей иностранных языков называли коротко и понятно: немецкого — "немец", английского — "англичанка" и никто из преподавателей в названии не уходил от предмета, коим он зарабатывал хлеб насущный. Так будет и впредь.

Я любил немца. Это был рослый и симпатичный человек, настоящий, как сейчас говорят, "этнический" немец. Тогда вместо "этнический" употреблялось "настоящий" в значении истинной принадлежности к немцам. И, как принято у нас — ошибались: "настоящий" немец может отличаться от "этнического" и это понял позже.

На первом уроке представился так:

— Меня зовут — и назвал отчество и фамилию. Удивительно! Взрослый учитель представляется классу мальчиков совсем, как взрослым людям. "Рейнгольд". Ничего не говорящее немецкое имя. Через годы память спосила:

— Что значит "Рейнгольд"? — в самом деле, что означало имя учителя немецкого языка? Отчество было понятным, имя его отца ни у кого из нас не вызывало вопросов, а вот что такое "Рейнгольд"?

Только через сорок лет узнал, что значит имя учителя немецкого языка, как оно переводится на мой язык: "Рейн" — солдат, "Gold" — золотой. "Золотой солдат"!

Так и было: учитель был "золотым солдатом" на фронте обучения иностранному языку дураков и бездарей. Конкретными дураками, отравленными прошедшей войной, были мы, ученики Рейнгольда, настолько умные, что задавали вопросы:

— зачем мне нужен вражеский немецкий язык!?

Если бы Рейнгольд не стал преподавателем немецкого языка, а выбрал военную стезю, то тогда наиболее полно оправдал бы имя "Золотой Солдат". Входил в класс и чётким голосом командовал:

— Aufstegen! — команда подавалась перед началом одного урока, но в следующий свой приход он мог сказать и так:

— Stet auf! — что было абсолютно одинаково. Это для него, а многие в классе разнице в командах на выполнение одного действия удивлялись.

Ничего не могу сказать о чувствах моих товарищей к "немцу", не проводил тогда опросов, но лично мне хотелось перед этим человеком встать на вытяжку! С чего бы это? Не знал, что его имя переводится, как "золотой солдат", считал, что это "золотой Рейн". Воспетая немцами, как и наша Волга, главная река Германии.

Как учился немецкому языку? Нахально. Первое, что я сделал, так это, согласно правилам в немецком языке, стал величать учителя по отчеству так: "Рейнгольд Мартин". В немецком нет нашего русского окончания "вич", немцы поминают родителей без искажений их имён.

Не помню, с какого урока между мной и учителем установилось разумеющееся, молчаливое уважение, но помнится, что это был эпизод знакомства с буквой, звучавшей, как и наша буква "О". С небольшой разницей: произнося литеру, нужно было добавлять лёгкое, неуловимое "Ё". Трудно произносимое "ОЁ", еле уловимая середина между двумя литерами, тонкое и самостоятельное! "Умляут"! — имя новому звуку! "Оумляут", и "умляут". Над буковкой, которую нужно произносить особо, ставились две точечки. И только подумать: ведь буквы-то совсем, как и мои родные, а вот всё же отличие есть!

На следующем, после знакомства с "умляутами" уроке, по приказу Рейнгольда Мартина, я произнёс немецкую буквенную трудность с "первого захода". Юный подхалим, я давал повод учителю думать о себе так: "у этого ученика определённые способности к языкам" — а их не было! Рейнгольд удивился, было видно, что понравилось произношение, но учитель ничего не сказал. И не оценил отметкой. Как сильно мы тогда гонялись за отметками, сильнее или слабее, чем сейчас гоняются нынешние школяры — и этим вопросом не занимался. Зачем? Почему мы хотим знать цену своим способностью? С какого момента начинают нас оценивать? Со школы, "далее и везде", до остановки с названием "социальная защита".

Повторяю: у меня нет образования, и сегодня об этом очень жалею. Если у меня было образование, то не было бы той кучи заблуждений, коя меня иногда давит. Пример: никто не станет возражать, что каждый язык имеет свою "музыку". Я не знаю немецкого языка, но тех знаний о немецком языке, что я получил от Рейнгольда Мартина, вполне хватает для заявления:

— Да, эти люди говорят на немецком языке. Не на норвежском, шведском, или датском языке, а на немецком — и если бы хорошо знал немецкий язык, то непременно добавил: "они беседуют на баварском диалекте".. Или сказал бы так: