Саратовский мальчик - [8]

Бричка, не торопясь, катится дальше. И мысли бегут одна за другой, постоянно возвращаясь к картине солдатского ученья. Недавно папенька дал Николаю для черновиков по латинским переводам — свои наполовину заполненные учебные тетради. В одной из них мелким почерком записаны папенькины стихи. Там говорится о победе русского оружия над наполеоновской армией. Николя с удовольствием читал эти двойные столбцы перечёркнутых кое-где строчек. Много войн вынесла Россия, но никому ещё не удавалось победить её.

Так нужен ли этот крик: «По-журавлиному!»? Неужели только из-за побоев защищают солдаты своё отечество?

МАРИИНСКАЯ КОЛОНИЯ

Что-то долго болеет маменька. Всё лежит и лежит. Из рук книжки не выпускает. А опустит книжку, поглядит на сына — ему не по себе становится. Чувствует, что маменька думает о нём, как бы он не остался без неё на белом свете.

И того доктора к ней приглашали, и другого — легче не стало. Пришлось взять в дом еще одну бабушку — Анну Ивановну, чтобы хозяйничала.

Раз слышит мальчик разговор у постели маменьки:

— Съездила бы ты, матушка Евгения Егоровна, в Мариинскую колонию. Ведь там, говорят, такой лекарь проживает, что и столичных докторов за пояс заткнёт. И учёный: сколько книжек из Москвы да из Петербурга выписывает. А главное, вылечивает таких больных, от которых даже лекари отказываются.

— Кто это? — тихо спрашивает маменька.

— Иван Яковлевич. Его все знают. О нём слава далеко идёт.

— Иван Яковлевич? Не знаю, — в раздумье молвит маменька. — Измучилась я со своей ногой. Кажется, уж и всякую веру потеряла, что кто-нибудь может помочь.

— А ты, голубушка, попробуй. Ведь смотреть на тебя сердце надрывается. Николеньке всего десятый годок пошёл, негоже ему одному оставаться. При солнышке тепло, при матери добро.

Уговорили тётушки и бабушки Евгению Егоровну. Наконец велено заложить семейную бричку. В подушках больную повезли к Ивану Яковлевичу. И Николеньку прихватили: очень уж просился с маменькой поехать. Шутка ли, такое далёкое путешествие: в Мариинскую колонию. Там всего насмотришься.

И вот маменька у знаменитого Ивана Яковлевича. С виду он такой скромный, незаметный. Живёт при больнице. Во дворе играют его ребятишки. Дом чисто прибран заботливой женской рукой. На окнах кружевные занавески, везде цветы. Чувство уюта и спокойствия охватывает людей при входе в квартиру Ивана Яковлевича. Такая же тишина и чистота в самой больнице. Матушке отведена отдельная комната в доме Ивана Яковлевича. Пожив у него с месяц, она вернулась домой.

По возвращении только и было разговоров, что об операции, которую сделал ей Иван Яковлевич.

— И сколько я примочек до него прикладывала, и сколько компрессов да растираний вытерпела — ничего не помогало, — рассказывала маменька. — А Иван Яковлевич осмотрел мою ногу, сделал надрез, и оттуда точно какие-то пузыри поскакали. И ноге всё легче, легче…

Так и выздоровела маменька. Рассказов об Иване Яковлевиче хватило на несколько лет. Только скажут «Мариинская колония», и сейчас же у Коли становится на душе тихо, радостно: оттуда маменька возвратилась, и опять они все вместе, и маменька ходит по комнатам и смеётся…

И вдруг как гром грянул. Слышится в доме: «Иван Яковлевич! Ах, батюшки, да как же это так? Горе-то какое! Ведь человек-то какой!»

И Коля из разговоров старших понемногу узнал историю жизни и смерти талантливого человека, которым мог гордиться не только его родной город.

Страшная беда разразилась над Иваном Яковлевичем. Что же погубило его? Иван Яковлевич дослужился до дворянского звания, а женат он был на крепостной девушке. Они жили дружной, мирной семьёй, растили своих ребятишек.

И вздумалось «добрым людям» разрушить их жизнь.

— Как это такой человек с крепостной девкой свою жизнь связал? Это она его окрутила, ей хорошо, а он мог бы другую жену, из дворянок, взять!

И написали барыне-помещице, которой принадлежала жена Ивана Яковлевича: «Надо спасать хорошего человека». Барыня была вольна по закону распорядиться своей крепостной девушкой. Она отозвала жену Ивана Яковлевича к себе и отправила её на Скотный двор пасти свиней. До детей их никому не было дела. Куда они девались, никто и не знал хорошенько.

Оставшись один, затосковал Иван Яковлевич. Раз вошли к нему в комнату и видят — горло у него перерезано бритвой. Это он сам не захотел жить. Отходили его, залечили. Он как будто успокоился. Но через каких-нибудь два месяца — опять то же, на этот раз рука у Ивана Яковлевича была крепче. Не удалось его выходить.

«Что же это такое? — думал Николай Чернышевский. — Ивану Яковлевичу хотели доброе дело сделать, а выходит, что убили? Значит, не только злые люди зло делают, а и добрые. Кто же виноват? Надо у бабушки спросить. Она строгая, но справедливая: стыдит, не стесняясь, всех, кто плохо делает».

— Почему Иван Яковлевич так сделал? Зачем его лишили ребятишек и хозяйки? — спрашивает Николай.

— Затем, что помещик, как вещью, распоряжается своим крепостным человеком, — говорит бабушка с досадой, — захочет — на собаку променяет, захочет — всё отнимет у него.

— Да ведь Иван Яковлевич хороший? Жалко его.