Сарантийская мозаика - [28]

— Могу я предположить, — спросил он, — что те разбойники, которые нахлобучили мне на голову мешок из-под муки и проломили череп, из этого дворца? Или ваши верные стражи спасли меня от обычных воров?

В ответ она улыбнулась. «Ей не может быть намного больше двадцати лет», — подумал Криспин, вспомнив помолвку царицы и смерть ее будущего супруга от какой-то случайности несколько лет назад.

— Это были мои стражники. Я тебе сказала, что им было приказано вести себя вежливо, но убедить тебя пойти с ними. Очевидно, ты их немного помял.

— Очень рад это слышать. Они меня тоже.

— Они поступили так во имя верности своей царице и ее делу. Ты тоже мне верен?

Откровенно, очень откровенно.

Криспин смотрел, как она подошла к скамье из розового дерева и слоновой кости и села, очень прямо держа спину. Он видел, что в комнате три двери, и представил себе стражников, замерших за каждой из них. Он запустил пальцы в волосы — характерный жест, после которого они оставались всклокоченными, — и тихо произнес:

— Я сейчас занимаюсь, насколько хватает моего мастерства и никуда не годных материалов, отделкой святилища вашего отца. Это послужит ответом, ваше величество?

— Вовсе нет, родианин. Ты работаешь ради собственного интереса. Тебе очень хорошо платят, и материалы самые лучшие, какие мы можем предложить сейчас. Мы пережили чуму и войну, Кай Криспин.

— Неужели? — бросил он. Не смог удержаться.

Она подняла брови.

— Дерзишь?

Ее голос и выражение лица внезапно напомнили ему о том, что какими бы ни были подобающие придворные манеры, у него они отсутствуют, а анты никогда не славились терпением.

Он покачал головой.

— Я пережил и то и другое, — пробормотал он. — И не нуждаюсь в напоминаниях.

Она еще одно долгое мгновение молча смотрела на него. Криспин неожиданно ощутил покалывание вдоль позвоночника, до самых волос на затылке. Молчание затягивалось. Затем царица сделала вдох и без всяких предисловий сказала:

— Мне необходимо передать императору Сарантия исключительно личное послание. Ни один мужчина и ни одна женщина не должны узнать его содержания или даже о том, что оно было отправлено. Вот почему ты здесь один, и тебя привели ночью.

У Криспина пересохло во рту. Он почувствовал, как его сердце снова забилось.

— Я ремесленник, повелительница. Не более того. Мне не место среди придворных интриг. — Он пожалел, что выпил ту чашу вина. — И я не еду в Сарантий, — прибавил он с опозданием.

— Разумеется, едешь, — решительно возразила она. — Кто

бы не принял подобного приглашения? — Она о нем знала. Конечно, знала. Даже его мать о нем знала.

— Оно послано не мне, — колко возразил он. — А Мартиниан, мой напарник, отказался ехать.

— Он старый человек. А ты — нет. И тебя ничто не держит в Варене.

Его ничто не держит в Варене. Совсем.

— Он не старый, — сказал Криспин.

Она не обратила на его слова внимания.

— Я навела справки о твоей семье, твоих обстоятельствах, твоем характере. Мне сообщили, что ты вспыльчив и не слишком почтителен. Ты также искусно владеешь своим ремеслом и достиг определенной известности и благосостояния с его помощью. Это все меня не касается. Но никто не сказал, что ты труслив или лишен честолюбия. Конечно, ты поедешь в Сарантий. Ты передашь от меня послание?

Криспин ответил, не успев подумать о последствиях:

— Какое послание?

Что означало — он понял это гораздо позже, размышляя, снова и снова переживая этот разговор во время долгой дороги на восток, — что как только она ему ответит, у него уже не останется выбора, разве только он действительно решит умереть и отправиться на поиски Иландры и девочек у Джада, за солнечным диском.

Юная царица антов и Батиары, которой грозила смертельная опасность и которая сражалась всеми подручными средствами, как бы неожиданно они ни подворачивались, тихо сказала:

— Ты скажешь императору Валерию Второму, и никому другому, что если он захочет на деле вернуть себе эту страну и Родиас, а не просто предъявлять на нее бессмысленные права, то здесь есть незамужняя царица, которая слышала о его доблести и о его славе и высоко их ценит.

У Криспина отвисла челюсть. Царица не покраснела, ее взгляд на заблистал. Он понял, что она внимательно наблюдает за его реакцией. Он произнес, запинаясь:

— Император женат. Уже много лет. Он изменил законы, чтобы жениться на императрице Аликсане.

Гизелла сидела спокойно и совершенно неподвижно на своей скамье из слоновой кости.

— Увы, мужей и жен можно оставить. Или они могут умереть, Кай Крисп.

Он это знал.

— Империи, — прошептала она, — живут после нас. Как и имя. Хорошо это или плохо. Валерий Второй, который когда-то был Петром Тракезийским, планирует вернуть Родиас и этот полуостров с тех пор, как он посадил своего дядю на Золотой Трон двенадцать лет назад. Он купил перемирие с Царем Царей Бассании только ради этого. У Шаха Ширвана выкупили время, чтобы Валерий мог собрать армию для похода на запад. Это ни для кого не тайна. Но если он попытается захватить эту землю силой, то не удержит ее. Этот полуостров слишком далеко от него, а мы, анты, умеем воевать. А его враги на востоке и на севере — бассаниды и северные варвары — не станут сидеть спокойно и смотреть, сколько бы он им ни заплатил. Вокруг Валерия найдутся люди, которые это понимают, и они, возможно, даже говорят ему об этом. Есть еще один способ исполнить его... желание. Я предлагаю ему этот способ. — Она помолчала. — Ты можешь еще сказать ему, что видел царицу Батиары вблизи, в синем, в золоте и порфире и можешь... правдиво описать ее для него, если он пожелает.