Сапфировая скрижаль - [138]
Присев на корточки, францисканец просунул клинок в щель, чтобы использовать его как рычаг.
— Помогите-ка…
Араб поспешил на помощь. Через некоторое время им удалось приподнять плиту.
— Она здесь… — выдохнул Сарраг.
В ямке менее чем в половину туаза глубиной лежал прямоугольный предмет, завернутый в толстую кожу. Сарраг с Варгасом одновременно потянулись к предмету и одновременно остановились.
— Ни вы, ни я, — произнес монах. — Он… Араб охотно согласился.
Он взял упакованный прямоугольник, прижал к груди, быстро подошел к раввину и опустился подле него на колени.
— Вот, брат мой. — Шейх был бледен как полотно. Эзра, пребывавший в полубессознательном состоянии, пошевелился. Собрав остатки сил, он коснулся предмета рукой.
— Раскройте ее…
Шейх с безграничным благоговением снял кожаный футляр, высвободив сапфировую табличку. Невероятно прозрачная, она была примерно локоть с половиной в длину и локоть в ширину.
— Во имя Аллаха, Всемилостивого, Милосердного. Хвала Аллаху, Господу миров…
Читая Аль Фатих, Сарраг поставил табличку перед лицом старого раввина.
Тот широко распахнул глаза. На голубой поверхности возникли четыре буквы:
А ниже — текст золотыми буквами, который Эзра смог на удивление отчетливым голосом прочитать:
Я Всесильней Бог отца твоего. Всесильный Бог
Авраама, Всесильный Бог Ицхака и Всесильный Бог Яакова.
И благославлю Я тех, кто благословит тебя.
И прокляну Я тех, кто проклянет тебя.
Установил Я связь между тобой и
Мной, из поколения в поколение, связь нерушимую, чтобы быть
Богом твоим и рода твоего после тебя.
Фразы растворились в синем свечении, и табличка снова стала прозрачной.
Самуэль Эзра с исказившимся лицом и глазами, полными слез, едва слышно выдохнул:
— Я ухожу с миром… Да славится имя Его во веки веков в этом мире, созданном Волей Его… да наступит царствие Его при жизни вашей и жизни всего Дома Израилева, да наступит оно скоро и в ближайшее время, и скажите…
Закончить он не смог. Тело его содрогнулось, и голова бессильно поникла. Эзра умер. Но каждая черточка его лица излучала безмятежное спокойствие и счастье.
Варгас с Саррагом не шелохнулись, ошеломленные, не в силах отвести от него глаза.
Шейх первым пришел в себя. Повернувшись к францисканцу, он убито проговорил:
— Значит… Все же они — избранный народ…
— Действительно, складывается впечатление, что это абсолютная истина.
— Поверить не могу!
То, что можно было принять за злость, было всего лишь отчаянием.
Араб резко развернул табличку к себе. Не успел он это сделать, как его охватило то же голубое свечение, окружившее перед этим Эзру. Сарраг испуганно вскрикнул.
И снова на табличке возникли слова:
Вот Коран!
В нем нет сомнениям места.
Он — наставление для тех, кто гнева (Господа)
страшится, кто верует в Незримое.
Но для неверных все равно, увещевал ты их иль
нет, — не уверуют они.
И говорят они: в Господень рай войдет лишь иудей
иль христианин. Но таковы лишь их (несбыточные)
страсти. Ваш бог — один!
Нет Бога, кроме него: Всемилостивого, Милосердного.
И, как и в первый раз, слова растворились в прозрачности сапфира.
Сарраг, потеряв дар речи, пошатнулся. Стал ли он жертвой галлюцинации? Сна наяву? Нет. Он и вправду прочел эти фразы. И они навсегда отпечатались в его памяти.
Варгас в полной растерянности смотрел на него. Он видел, как возникло голубое свечение, но нового послания прочесть не смог.
— Скажите, что вы прочитали? — Ему было явно неуютно. Араб дрожащим голосом слово в слово повторил то, что только что сообщил ему камень.
У монаха закружилась голова, и он провел ладонью по лбу.
— Быть не может! Дайте мне табличку!
Заполучив ее, он рухнул на колени и уставился на лазурную поверхность.
И тут же камень засветился в третий раз, и францисканец прочел:
Истинно, истинно говорю вам: Я есмь дверь.
Верующий в Меня, не в Меня верует, но в Пославшего Меня.
Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в
Меня не оставался во тьме.
Я в Отце и Отец во Мне. И если чего попросите у
Отца во имя Мое, то сделаю, да прославится Отец в
Сыне.
Слушающий вас Меня слушает, и отвергающий
Вас отвергает Меня и Пославшего Меня.
Рафаэль Варгас, полностью выбитый из колеи, жалобно вскричал:
— Господи… Господь Всемогущий… Прости нас!.. Сапфировая табличка снова опустела. Но на сей раз голубизна постепенно начала менять оттенок. Цвет сделался неопределенным, затем стал превалировать красный, и, в конце концов, табличка превратилась в устрашающее пятно цвета крови.
Варгас с Саррагам, не перемолвившись ни словом, поняли, что им предстало одно и то же видение, и видение это несло в себе всю абсурдность, всю глупость, всю нетерпимость и гордыню человеческую.
Они ждали, погрузившись в молчание, не зная, что предпринять.
Наконец камень приобрел изначальный цвет и, прежде чем кто-нибудь из них успел среагировать, табличка воспарила из рук Варгаса, потеряла очертания и в мгновение ока обратилась в пыль.
И почти в этот же миг кусок стены, выходившей в коридор, повернулся, открывая проход.
Снаружи сильный ветер гнул кроны кипарисов.
В сумеречном освещении замковый двор напоминал призрачный колодец. Небо потемнело, только на западе еще виднелась красная полоска.
