Сапфир и золото - [7]

— Не позволишь ли мне остаться? Отдохнул бы я немного от странствий, а за гостеприимство готов расплатиться песнями. Знаю я их немало, мог бы развеять твою скуку, господин дракон, — предложил менестрель.

Дракон согласился не сразу. Работу менестрель выполнил, награду получил, а стало быть, спроса с Дракона никакого: может делать что пожелает, хоть прямо сейчас менестреля за порог выставить, и никто его в том упрекнуть не сможет. А с другой стороны, в воздухе уже чудится осень, а осенние вечера тоскливые, и лучше бы их коротать не в одиночестве, а в компании, за кубком вина и весёлою песней.

Менестрель эти сомнения подметил и поспешил добавить:

— Сожитель из меня неприхотливый: хоть репой корми, да было бы где голову преклонить. А наскучу — так выгонишь.

Непритязательность, действительно, выдавала в нём человека бродячего. И Дракон позволил менестрелю остаться.

— Жить будешь… — Дракон поразмыслил и предложил: — Сам выберешь где.

И он хотел было добавить, что выбирать менестрель может изо всех комнат, кроме той, что на четвёртом пролёте.

— Я уже выбрал, — возразил юноша и прямиком направился к лестнице.

Дракон торопливо предостерёг, что лестница коварна и не стоит бежать по ней сломя голову, но менестрель это предупреждение пропустил мимо ушей и легко взлетел по ступеням, иногда придерживаясь ладонью за стену (перил на лестнице не было) и безошибочно перепрыгивая через особо ветхие и ненадёжные ступеньки, хотя различить что-нибудь в полумраке было весьма сложно. Дракон зря волновался: четвёртый пролёт юношу нисколько не заинтересовал, он поднимался выше.

«Не мог же он выбрать…» — подумалось Дракону, и он поспешил следом, перешагивая сразу через несколько ступеней, чтобы нагнать менестреля.

Менестрель взобрался на самый верх, подёргал дверь чердака (та оказалась заперта) и поворотился к Дракону со словами:

— Здесь и буду жить, если позволишь.

Тут он заметил, что Дракон, кажется, совсем не в восторге от этого выбора, — во всяком случае, лицо того вытянулось, а рот сложился в узкую ниточку, — и осторожно уточнил:

— Или почему-то нельзя, господин дракон?

— Почему именно здесь? — спросил Дракон.

— Отопрёшь — так скажу, — с улыбкой пообещал менестрель.

Дракон помедлил (он не открывал эту дверь уже лет пятьдесят), вынул из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Раздался скрип, ключ натужно хрустнул, но всё-таки повернулся, а менестрель подумал, что замок заржавел. Петли, впрочем, тоже: дверь открылась с трудом, Дракону даже пришлось налечь плечом. Вот только это оказался вовсе не чердак, а вполне себе жилая комнатушка, хотя сразу видно было, что ей долгое время не пользовались: накрытая вылинявшим от солнца покрывалом кровать, тощий долговязый шкаф, запыленное зеркало на стене, изъеденный молью ковёр под ногами…

— Почему именно здесь? — повторил Дракон, болезненно обводя взглядом комнату.

Менестрель подскочил к окну, сдёрнул ветхие занавески и распахнул ставни. В комнатёнку хлынул вечерний свет, споткнулся о Дракона и откатился обратно, расплёскиваясь по полу и забираясь на стены. А юноша опёрся ладонями о подоконник, перегнулся, рискуя вывалиться из окна, и воскликнул:

— Потому что вид-то отсюда замечательный!

Он засмеялся, зажмурился ненадолго, наслаждаясь поцелуем ветерка, потому и не заметил, что с Драконом творится что-то неладное.

Дракон вдруг побледнел, накрыл ладонью правую сторону лица. Зрачки его вытянулись и стали вертикальными, как у змеи. Всё будто погрузилось в туман, расплылось перед глазами — припомнилось то, что намеренно было забыто, похоронено глубоко в памяти. Силуэт менестреля расплылся, перевоплотился в фигуру девушки, которая поворотилась от окна и что-то говорила. Слов мужчина не слышал или не понимал, но точно знал каким-то шестым драконьим чувством: это те же слова, что только что произнёс менестрель, — потому и вспомнилось. Золотое сияние волос ослепляло. Дракон сдвинул ладонь, чтобы накрыть и второй глаз и избавиться от наваждения.

— Что такое, господин дракон? — с тревогой спросил менестрель, который в этот самый момент обернулся и увидел, что на Драконе лица нет.

С его голосом чары рассеялись. Мужчина провёл рукой по лбу, окинул комнатушку прежним болезненным взглядом и тоже подошёл к окну, кладя ладони на подоконник и выглядывая в вечернее небо, полыхающее закатным солнцем.

— Да, вид отсюда замечательный… — пробормотал он.

В его взгляде менестрелю почудилась затаённая грусть, и как-то неловко стало: её причиной мог невольно оказаться он сам.

— Если нельзя, так скажи, — поспешил сказать юноша. — Мне любой угол сгодится.

Дракон покачал головой, положил ключ на подоконник и, прежде чем уйти, сказал:

— Не обращай внимания, господин менестрель, с тобой это никак не связано. Раз выбрал эту, так и будет твоей. Ночью только по башне не броди. Завтра тебе всё покажу, а покуда — приятных снов.

«И что бы всё это значило?» — озадачился менестрель.

Дракон же, спустившись на несколько пролётов вниз, у четвёртого помедлил, упёрся лбом в дверь и выдохнул:

— И почему он должен быть на неё похож? Как же он на неё похож!

Постояв так немного, Дракон отправился в свою комнату, что как раз над трапезной, на первом пролёте. В ней не было даже окна, вообще ничего не было, кроме массивного дубового кресла, а скорее — трона с высокой, причудливо вырезанной спинкой, похожей на первые всходы лесного папоротника; а стены были исполосованы глубокими царапинами, расходящимися в разные стороны, но точно не узорными: так мог бы зверь располосовать клетку в припадке ярости или отчаяния. Дракон тяжело опустился на трон и закрыл глаза.