Сапфир и золото - [59]

— Как глупо, — усмехнулся Эмбервинг, но подумал тут же, что бросить детёныша умирать — последнее дело.

Он взял несколько чешуек морского дракона, превратился и полетел обратно к логову Хёггеля, уже решив, что заберёт мальчишку с собой в Серую Башню. Уж вместе с менестрелем они как-нибудь придумают, что с этим драконышем делать. Ещё один последний дракон ведь.

Хёггель всё ещё куксился в углу, тщетно пытаясь сгрызть овечью кость. Эмбервинг досадливо прищёлкнул языком, нашёл мешок, положил в него горшок с монетами, Драконью книгу — больше ничего ценного не нашлось, — а после запихнул в мешок и мальчишку. Тот завопил как резанный, но Эмбер, не обращая на его вопли никакого внимания, завязал мешок, вытащил из норы и потащил драконыша в Серую Башню.

Крестьяне, работавшие на полях, задирали головы и с изумлением смотрели вслед летящему Эмбервингу, должно быть, удивляясь, отчего это их господин вопит писклявым голосом.

Менестрель весь извёлся, ожидая возвращения Дракона. Мысли в голове нехорошие бродили. Драконью книгу он читал, так что знал о драконьих поединках за территорию. Кто знает, насколько силён этот неизвестный дракон! К тому же рога у Эмбервинга ещё не отросли. Конечно, он говорил, что драконья сила не в рогах, но что, если слукавил, не желая тревожить попусту юношу?

Но вот на горизонте показался силуэт возвращающегося Эмбервинга, и Голденхарт воспрянул духом. Кажется, ничего с ним не случилось. Правда, летел он тяжеловато и, кажется, что-то тащил. Юноша сощурился на закатное солнце, заслонил глаза рукой, но разглядеть удалось только, что мешок извивался и издавал странные звуки.

— А вот и я, — вполне весело сказал Эмбер, спустившись на луг перед башней.

Пастухи, ждавшие его возвращения, обступили своего господина. Голденхарт подбежал, тронул Дракона за плечо, тот улыбнулся, на секунду коснулся его руки своей. Менестрель выдохнул: вот теперь сердце окончательно успокоилось.

— А вот и ваш мародёр, — объявил Дракон, вытряхнув из мешка мальчишку-дракона.

— Совсем же ребёнок, — поразился юноша, глядя на этого чумазого «мародёра», который затравленно озирался и размазывал сопли по лицу кулаками, требуя, чтобы его «расколдовали». — О чём это он, Эмбер?

— После, после… — со смехом сказал Дракон и поднял мальчишку с земли за шиворот. — Ну вот, овец он больше воровать не будет, за это я ручаюсь, так что можете возвращаться домой. Пришлю вам стадо других вместо сгубленных.

Пастухи откланялись и отправились восвояси.

— А теперь надо решить, что с ним делать, — сказал Дракон, обращаясь к менестрелю. — Если его отпустить, то он опять начнёт пакостить, поскольку по-другому просто не умеет. А если оставить в Серой Башне, то хлопот не оберёшься. Что думаешь, Голденхарт?

— Для начала вымыть бы его не мешало, — предложил менестрель, дёргая носом, — и одеть во что-нибудь приличное. Имя у него есть?

— Хёггель, — сказал Эмбервинг и потащил драконыша в ванную.

Хёггель вопил как резанный, кусался и царапался, но Дракон всё же его отмыл как следует.

Менестрель стоял, зажав уши, с полотенцами наготове.

— Какой же он писклявый, — не без удивления сказал юноша.

Вытирал драконыша Эмбер тоже сам: не хотел, чтобы тот Голденхарта поцарапал. На самом Драконе царапины тут же заживали, невелико ранение. После пришлось повозиться, чтобы надеть на мальчишку найденную в кладовой одежду. Выглядеть он стал приличнее; выяснилось, что он русоволосый и бледнокожий. А ещё худ до невозможного.

— Есть он тоже толком не умеет, — сообщил между тем Дракон менестрелю.

Голденхарт покачал головой и попытался научить мальчишку-дракона жевать хлеб, но тот предложенный ломоть отшвырнул и завопил:

— Дайте мне мяса! Я не буду есть эти непонятные штуки!

— И хлеба ни разу не пробовал? — поразился или даже ужаснулся менестрель.

Эмбервинг нахмурился, поднял упавший ломоть, отряхнул и всей пятерней запихнул хлеб мальчишке в рот и ладонью прижал, чтобы снова выплюнуть не смог.

— Жуй, — приказал он, — двигай челюстью. Вверх-вниз. Как люди едят.

Хёггель мычал, брыкался, но Дракон держал крепко.

— Задохнётся! — испуганно воскликнул менестрель.

— Ничего, не задохнётся…

С трудом, но удалось заставить мальчишку проглотить размолотый челюстями мякиш. Эмбервинг выдохнул и устало потёр плечо:

— Нет, так дело не пойдёт. Нянькой быть у меня терпения не хватит.

— Куда же его, бедного, девать? — возразил Голденхарт, которому чисто по-человечески было жаль мальчишку: один остался, вот и одичал.

Дракон задумчиво обвёл глазами трапезную, потом взгляд его остановился на кувшинчике, в котором стоял эльфийский букетик. Талиесин исправно притаскивал эти самые букетики едва ли не каждое утро, но никогда не попадался.

— К эльфам его отправим, — оживился Эмбервинг. — Эльфы уж его вышколят. Кому, как ни эльфам, такое под силу? Алистеру, уж верно, придётся по душе моё предложение: свой собственный дракон…

— Эльфов ещё найти надо, — поёжился менестрель.

— Незачем искать, сами придут, — весело отмахнулся Эмбервинг. — Притаскивает же этот принц ушастый тебе букетики?

— Почему сразу мне… — смутился юноша.

Дракон засмеялся и отправил менестреля спать. Сам не ложился, сторожил Хёггеля, чтобы не сбежал, а заодно и поджидал эльфийского принца, предполагая, что тот букетики приносит на рассвете или за час до рассвета: в Серой Башне просыпались рано, но букеты уже к тому времени чинно лежали на пороге, — значит, засветло приходил.