Сапфик - [77]

— Но миледи, — послышался чей-то голос. — А как же вы?

У самой стены стоял мальчик.

Клодия улыбнулась ему.

— Привет, Джоб. Мы останемся. Финн и я используем… механизм в кабинете моего отца, для того чтобы связаться с ним в Инкарцероне. Это займёт некоторое время, но…

— А мастер Джаред, миледи? — На этот раз взволнованный девичий голос. — Где он? Он бы уж точно знал, что делать.

Раздался одобрительный гул. Клодия искоса взглянула на Финна.

— Джаред в пути, — резко сказала она. — Но мы уже знаем, как поступить. Истинный король найден, и те, кто когда-то пытался уничтожить его, не должны получить второго шанса.

Она контролировала ситуацию, но не убедила слуг в своей правоте. Финн это чувствовал. В воздухе витало тихое недовольство, невысказанные сомнения. Они знали её слишком хорошо, с самого детства. И хотя Клодия была полноправной хозяйкой, обитатели Поместья, вероятно, никогда не любили её по-настоящему. Она не могла достучаться до их сердец.

Финн взял её за руку.

— Друзья, Клодия права, предоставляя вам выбор. Я обязан ей всем. Если бы не она, я был бы уже мёртв, или того хуже — брошен обратно в ад Инкарцерона. Хотел бы я рассказать вам, что значит для меня её поддержка. Но это означало бы поведать вам всё об Инкарцероне, а я не стану этого делать, потому что не смею говорить о нём. Одна только мысль о Тюрьме причиняет мне боль.

Все напряглись: слово «Инкарцерон» прозвучало как заклинание.

Финн подпустил в голос дрожи.

— Я был ребёнком. Меня вырвали из прекрасной, мирной жизни и бросили в юдоль мучений, боли и голода. В преисподнюю, где мужчины убивают друг друга не моргнув глазом, а женщины и дети продают себя, чтобы остаться в живых. Я знаю, что такое смерть.

Я испытал на себе всю горечь нищеты. Я знаю, что такое одиночество, как оно безотрадно, как страшно бродить в лабиринте залов, полных тёмного ужаса и гулкого эха. Этому научил меня Инкарцерон. И став королём, я использую это знание. Больше не будет Протокола, не будет страха. Мы не станем жить в замкнутом мирке. Я приложу все усилия — клянусь вам в этом — и сделаю Королевство истинным раем, свободным миром для всех его жителей. И Инкарцерон тоже. Это всё, что я могу сказать вам. Всё, что могу обещать вам. Добавлю лишь, что, если мы проиграем, я скорее убью себя, чем вернусь туда.

На этот раз наступила какая-то особенная тишина. Как будто у всех сдавило горло.

И когда один из солдат взревел: «Я с вами, милорд!», то другой подхватил его слова, а затем третий, четвёртый, и внезапно весь зал наполнился шумом голосов, пока Ральф не крикнул пронзительно:

— Да хранит господь принца Джайлза!

И снова раздался рёв одобрения. Побледневший Финн улыбнулся.

Клодия наблюдала за ним, и когда их глаза встретились, она увидела в его взгляде едва заметное, но горделивое торжество.

«Кейро был прав, — подумала она. — Финн своими речами сможет проложить себе путь к короне».

Она обернулась. Сквозь толпу слуг к ней прорывался лакей, бледный и испуганный. Все умолкли при звуках его тонкого, взволнованного голоса.

— Они уже здесь, миледи. Армия королевы уже здесь.

25

Люди говорят, что в сердце Тюрьмы раскачивается огромный маятник. Или что там находится раскалённая до белизны комната, в которой жарко, как в ядре звезды. Сам же я полагаю, что если у Инкарцерона и есть сердце, то в нём царит ледяной холод, и выжить там невозможно.

Дневник лорда Каллистона

Тоннель стремительно сужался. Вскоре Кейро опустился на четвереньки и пополз по мелководью, с трудом держа горящий факел. Позади Аттии, ударившись спиной о потолок, охнул Рикс. Рюкзак он теперь нёс на животе.

Кажется, воздух теплеет?

— А что если коридор станет слишком маленьким? — спросила Аттия.

— Дурацкий вопрос, — буркнул Кейро. — Тогда мы сдохнем. Вернуться назад уже не получится.

Да, действительно, всё горячее и горячее. В воздухе повисла пыль, заскрипела на зубах. От передвижения на четвереньках колени и ладони покрылись ссадинами. Коридор съёжился до размеров трубы, и теперь путники пробирались сквозь багровое марево жара.

Рикс внезапно остановился и воскликнул:

— Вулкан!

— Что? — обернулся Кейро.

— Ну, представь себе, что сердце Тюрьмы — это огромный зал, заполненный магмой под чудовищным давлением?

— Ох, ради бога…

— И когда мы доберёмся до него, достаточно будет малейшего сотрясения воздуха, чтобы…

— Рикс! — сердито оборвала мага Аттия. — Хватит пугать — от этого никакого толку.

— А вдруг это правда? Нам же ничего не известно. Хотя мы могли бы догадаться. Мы могли бы сразу обо всём догадаться.

Аттия обернулась. Рикс лежал в воде, вытянувшись во весь рост, и держал в руке Перчатку.

— Нет! — вскрикнула Аттия.

Он поднял голову, и на лице его вновь появилось выражение, которое уже начинало её пугать — смесь лукавства и довольства. И вдруг он завопил на весь коридор:

— Я НАДЕНУ ПЕРЧАТКУ! Я СТАНУ ВСЕВЕДУЩИМ!

Кейро пополз назад, доставая на ходу нож.

— Ну всё, на этот раз я его прикончу, клянусь!

— КАК ТОТ ЧЕЛОВЕК В САДУ…

— В каком саду, Рикс? — осторожно спросила Аттия.

— А в таком, где-то тут, в Тюрьме. Ты знаешь.

— Не знаю. — Она схватила Кейро за запястье, не позволяя ему приблизиться к Риксу. — Расскажи мне.