Саня - [19]

Перед судом вошел Копаев и сел сбоку к столу. Теперь за столом остались трое выборных: судья – председатель месткома Серпокрыленко, – женщина квадратного телосложения и, несмотря на свои пятьдесят лет и тучность, очень подвижная; заседатели – начальник локомотивного отдела, подтянутый, щеголеватый, с пышными светлыми усами, и уже хорошо знакомый Сане Косяк. Пришли на суд и все члены комсомольского бюро, бывшие Санины подопечные. Они стайкой расположились вокруг нее и замерли в напряженном ожидании.

Серпокрыленко встала из-за стола, постучала рукой о графин и спросила Саню:

– Курилова, у вас есть отвод к членам суда?

– Нет, – хрипло ответила Саня.

– В таком случае товарищеский суд чести объявляется открытым. Пишите, – заметила она секретарше Копаева. – Слово имеет заседатель товарищ Косяк.

Косяк заранее написал свою речь и теперь неторопливо и старательно зачитывал ее.

– Товарищи, так же, как в мире нет ничего необъяснимого, все взаимосвязано и взаимно обусловлено, так и в жизни – возникновение всяких чепе надо искать в поведении ответственных за это товарищей, в отклонениях от норм и законов социалистического общежития. – Косяк сделал короткую передышку и, мельком взглянув сначала на начальника отделения, сумрачно сидевшего у стола, потом на публику, настороженно притихшую, удовлетворенно продолжал: – Пожар произошел по неизвестным причинам и обстоятельствам, но вокзал сгорел, товарищи, по причинам вполне определенным; они слагаются из отсутствия трудовой дисциплины на станции Касаткино, а также из морального разложения Куриловой. В доказательство я приведу вам несколько фактов. Вдумайтесь в них, товарищи.

Косяк начал по пунктам перечислять все Санины нарушения, подробно останавливаясь на каждом. А пунктов этих оказалось великое множество: тут было и нарушение государственных интересов – история с Сергунковым, – и незаконные операции по выписке билетов, и ротозейство – расходование цистерны воды, а потом уход на танцы, – и даже потворство низменным интересам массы – две бочки пива.

Саня слушала его, волнуясь, сдерживая все усиливающийся озноб и новые приливы сильной дрожи. В глазах временами появлялись огненные наплывы, и тогда Косяк отдалялся, становился совсем маленьким, но голос его звучал над Саниным ухом резко и сухо, как выхлопная труба.

– Она, товарищи, вступила даже в сделку со своим ухажером и за столбы, а может, за другие услуги, разрешила построить склад возле главной линии.

– Вы лжете! Лжете! – крикнула наконец Саня, не выдержав.

Серпокрыленко постучала по графину и с минуту строго отчитывала Саню за нарушение порядка. Косяк, опустив руки, снисходительно ждал, и на лице его было написано: за правду я готов и пострадать. Свое выступление он закончил требованием понизить Курилову в должности.

По тому, как все притихли, Саня почувствовала, что заявление Косяка подействовало, и ничего хорошего она не ждала.

Затем попросил слова Васюков. Поднимаясь, он уронил стул и, нагнувшись, долго гремел им.

– Вы скоро там справитесь со стулом? – не выдержала наконец Серпокрыленко.

– Один момент! – бойко ответил Васюков. – Вот так. А теперь и поговорить можно. Да. – Он стоял, опираясь плечом о печку, и блаженная улыбка заливала все его лицо.

Саня только теперь поняла, какая неожиданная неприятность грозит ей от выступления Васюкова, и со страхом ждала, что он скажет.

– Хорошую речь произнес Косяк, ничего не скажешь. А почему? – Васюков покрутил головой и нагнул лоб, словно хотел боднуть кого-то. В зале раздался смешок. – А потому, что все записано, честь честью. Сказано: слово не воробей – вылетит, не поймаешь. А зачем его ловить? Ты его запиши, оно и само никуда не денется.

– Ближе к делу, – прервала его Серпокрыленко.

– К делу и есть, – невозмутимо продолжал Васюков. – Сказано, слово к делу не подошьешь. А Косяк подошьет, потому – понятие имеет. Насчет Куриловой растолковал нам честь честью. Я ей еще давеча говорил: ты, Саня, не беспокойся, все разберут как следует. И я, говорю, за тебя словечко замолвлю. А почему ж не замолвить? Человек она хороший, душевный. Значит, пошли мы с ней в буфет… О чем это я?..

В зале нарастал хохот. Серпокрыленко напрасно стучала о графин.

– Слушайте, Васюков! – покрывая шум, сказал Копаев. – Может быть, вы пойдете погуляете и вспомните там, свежим воздухом подышите?

– Ну да, подышать мы согласны. Отчего не подышать? – Он торопливо пошел на выход и запнулся за чей-то стул. Кто-то поддержал его под руку и помог выйти за дверь.

С трудом уняв шум, Серпокрыленко гневно произнесла:

– Я просто возмущена новым проступком Куриловой: перед товарищеским судом она ведет в буфет угощать своего так называемого защитника. Нет, видно, не с чистой совестью шли вы, товарищ Курилова, на этот суд.

«Вали уж все до кучи, – горько подумала Саня. – Семь бед – один ответ». И когда слово взял Копаев, сердце ее сильно и гулко застучало, от нового прилива жара потемнело в глазах. «Ну, этот доконает меня», – мелькнула в голове мысль.

– Курилову мы давно с вами знаем, и знаем как исправного, дисциплинированного работника. – Он строго повел своим грачиным носом и сердито нахохлил широкие черные брови. – Как же так случилось, что за неполных три месяца самостоятельной работы этот хороший в прошлом работник успел морально разложиться, если верить расследованиям Косяка?