Сантрелья - [58]

Альфонсо указал мне на тяжелое кресло, а сам стал расхаживать взад-вперед, о чем-то долго и мучительно размышляя или на что-то решаясь. Неожиданно он резко остановился прямо передо мной:

— Элена!

Я вежливо кивнула.

— Ты еще плохо понимаешь наш язык, да?

Я кивнула.

— Я знаю, что ты невиновна.

Я опять кивнула.

— Здесь ты в безопасности, — он произнес это медленно и четко, словно убеждал в этом не только меня, но и самого себя.

— Ты здесь в безопасности, почти, — как-то странно повторил он.

Я подняла на него удивленный взгляд.

— Кто ты? Откуда? Зачем ты попала в наш дом, прекрасная незнакомка? — воскликнул он.

Я не ответила, посчитав его вопросы риторическими.

— Может, ты, по своему происхождению, не должна быть пленницей нашего пленника? Может, ты могла бы стать сеньорой какого-нибудь замка? — говорил Альфонсо.

Я слушала в смятении, делая вид, что я мало понимаю.

— Боже всемилостивейший! — вскричал молодой человек и кинулся ко мне. Он за руки поднял меня из кресла и, не выпуская, то и дело встряхивая руки мои, он начал горячо объясняться:

— Нет, здесь ты не в безопасности. Ты здесь еще в какой опасности! Я не смею обидеть тебя, ибо ты принадлежишь человеку, однажды спасшему мне жизнь, человеку, которого я привык уважать за его благородство. Но я с первого дня, как увидел тебя, мечтаю только о тебе. И если ты захочешь, если я тебе интересен, я плюну на все приличия, я предам Сакромонта, ты станешь моею!

Я в ужасе дергалась от его горячечных движений и тупо смотрела ему прямо в темные глаза, опять-таки ничегошеньки не понимая. Наконец, он перестал меня трясти и, на удивление, бережно поместил обратно в кресло. Он снова принялся мерить комнату шагами.

— Элена, — продолжал он при этом. — Это такая мука видеть тебя и не сметь, не сметь надеяться! И думать, что, полюбив тебя, я унизился, ведь любовь моя брошена к ногам наложницы араба. О ужас!

Этот молодой человек решил доверить мне все свои душевные сомнения и терзания. Конечно, он говорил так откровенно, уверенный в том, что я не понимаю и четверти сказанного.

— Все было бы проще, если бы я не полюбил тебя, — поделился он новыми соображениями. — Я мог бы без зазрения совести разделить тебя с арабом и, думаю, он не обиделся бы. Но я не могу так поступить с тобой!

Он снова встал прямо передо мной.

— Скажи только слово, — проговорил он медленно и четко, — и я сам сделаюсь твоим рабом.

Настойчивый стук избавил меня от необходимости давать ответ. Дон Альфонсо раздраженно открыл дверь. Вошел его отец.

— Ты все еще здесь? Я рад, что застал тебя, — сказал он. — Как она?

Он кивнул в мою сторону. Молодой рыцарь пожал плечами. Он явно не знал, как я; он точно знал, что сам он плохо.

— Мальчик мой, нам надо поговорить.

— Говорите смело, она почти ничего не понимает.

— Я знаю, — дон Ордоньо заговорил довольно быстро. — Ты прекрасно осознаешь, что она невиновна. Она все эти дни проводила на наших глазах. Дон Эстебан переусердствовал в своих обвинениях. То же я сказал Сакромонту. Альфонсо, ты должен вернуть ее арабу.

Молодой человек застонал.

— Не сопротивляйся, Альфонсо, будь мужчиной, — отец похлопал сына по плечу. — Я все понимаю. Но мы пока ничего о ней не знаем. Если она окажется заморской принцессой, я сам отберу ее у араба. Но пока Сакромонт ничем не заслужил такого оскорбления.

— Но ее опасно отдавать, она может попасть в лапы к Эстебану, — попытался привести веские доводы Альфонсо. — Все из-за этого узника, отец. Падре бесится, что вы все еще не приговорили его к казни. И правда, почему вы до сих пор не казнили его?

Я похолодела. Мой горячий поклонник превращался на глазах в моего заклятого врага.

— Я не казнил его потому же, почему я не могу казнить Элену, — отрезвил его отец, — потому что я даже не знаю, кто он. Но если он будет упорствовать в своем молчании, ему несдобровать.

— А как же эти предметы? Разве они не доказывают колдовство? — опять взвился Альфонсо.

Владелец замка вздохнул и вдруг хитро улыбнулся:

— А почему бы нам не взять на вооружение магию во имя нашей святой войны?

Я почти обожала добродушного, но волевого бородача. И надежда тут же пустила корни в моей душе.

— А теперь вернемся к тому, с чего начали, — упрямо стоял на своем отец. — Отведи Элену к Сакромонту.

— Хорошо, отец, — вздохнул мой поклонник. — Разрешите, я только попрощаюсь с ней.

— Только без глупостей, — махнул рукой дон Ордоньо и вышел.

Альфонсо замер на месте на минуту-две, потерянный и унылый. Потом осторожно приблизился ко мне, аккуратно поднял меня из кресла и бережно прижал к себе.

— Прощай, — шептал он, горячо целуя мои виски и лоб, — прощай, любовь моя.

И он покрыл все лицо мое поцелуями и, наконец, приник к моим губам, но лишь на мгновенье. Он тут же отпрянул и выпустил меня, собрав всю свою волю в кулак. Я, наверное, напоминала бесчувственную куклу. Я просто ждала, кончится, когда он отведет меня к Абдеррахману, казавшемуся мне теперь просто родным и близким человеком. Он не доверил меня дежурившему у двери охраннику, а сам лично привел меня в покои араба.

Из приоткрытой двери лилась музыка. Звуки дрожали и замирали в каком-то заунывном волнении, потом тревожно перегоняли друг друга, взбирались наверх и на самой кульминации обрывались, словно лопалась струна, — лишь в воздухе повисала звенящая тишина, как разрешение только что оборвавшегося звука. И снова печальная мелодия сменялась смятенным тремоло, и в этих чарующих звуках отражалась терзавшаяся душа.