Сантрелья - [45]
На происшествие получасовой давности я смотрела уже с юмором и иронией.
Потребность, хотя бы раз в день, водить глазами по буквам, пусть даже незнакомым, брала верх над телесным и моральным унижением и отчаянием. Я листала тяжелые фолианты, таившие в себе не только собранные воедино крупицы неведомой мне мудрости, но и прилежание и неимоверный труд их создателей. Тех, кто подготовил пергамент для письма; тех, кто переписал от руки каллиграфическим почерком и оформил заглавными буквами и рисунками; тех, кто поместил книгу в переплет из досок, которые превратил в произведение искусства. Я держала в руках настоящие древние книги. С удивлением я внезапно вспомнила еще об одном древнем произведении и обрадовалась возможности глазеть на куда более привычные письменные знаки. Я вспомнила, что в моем рюкзаке терпеливо лежало сочинение некоего Святогора, пропутешествовавшее со мной сквозь века. И как же я забыла о нем? Сейчас в одиночестве у меня вполне хватило бы досуга прочитать, наконец, эту рукопись, ведь она могла оказаться для меня полезной. Я огляделась, но рюкзак куда-то запропастился. Наверное, Абдеррахман убрал его. Я взяла с подноса апельсин, устроилась на диване и, поедая божественный фрукт, прикидывала, где мог находиться мой рюкзак.
Неожиданно передо мной вновь предстал мой обидчик. Он, видимо, неслышно подкрался ко мне, чтобы застать меня врасплох. И это ему удалось! Он злорадно хмыкнул и свирепо мне что-то прорычал. Ретироваться я не успела, и опять грубо он спихнул меня на пол, ударом выбил апельсин из моих рук и собирался продолжить экзекуцию. Однако, я, несмотря на длинную неудобную одежду, сумела вскочить на ноги и дала ему звонкую затрещину. От неожиданности он на мгновение опешил, но, придя в себя, исхитрился схватить меня за руки и заломить их за спину. Он приблизил свою ухмыляющуюся физиономию к моему лицу. С минуту он меня разглядывал и, вероятно, остался доволен, потому что вдруг осклабился и облизал губы. Я подумала почему-то, что лучше бы меня били, и рванулась изо всех сил. Освободившись, я метнулась в сторону выхода в надежде ускользнуть, хотя и не знала куда. Но он опередил меня, ударив, повалил на пол и… Я зажмурилась от боли и ожидания дальнейших ударов или насилия. Однако ничего не произошло. Я услышала возглас удивления и возню, открыла глаза и чуть не рассмеялась, такая комичная картина предстала моему взору.
Посреди комнаты стоял Абдеррахман и за шиворот держал раболепно улыбающегося слугу. Тот едва касался ногами пола и что-то тараторил, пытаясь, несмотря на свою неудобную позу, поклониться господину. Абдеррахман брезгливо отшвырнул его в сторону и бросился мне на помощь. Но я гордо поднялась сама, наступая на полы длинного платья. Мне вдруг показалось, что все произошедшее являлось началом спектакля, призванного заставить меня подчиняться. И слуга играл здесь роль «злого полицейского», а его господин — «доброго». Я больше не доверяла своему спасителю и снова перекрестила его в «тюремщика». С этими мыслями я упрямо вернулась на диван. А куда еще я могла сесть в этой дурацкой комнате?
Абдеррахман стал расспрашивать меня о случившемся, но я ответила ему, что со мной все в порядке, и отгородилась от него стеной молчания. Он извинился за поведение слуги. Сулейман (так назвал его Абдеррахман) переминался с ноги на ногу там, где его оставил хозяин. Мой «тюремщик» снял с пояса плеть, которую, видимо, использовал для верховой езды, медленно и угрожающе спокойно приблизился к слуге, велев тому раздеться. Я ужаснулась. Варварство продолжалось. А я теперь принадлежала к этому дикому миру. Впрочем, я прекрасно знаю, что и наш мир дик и жесток. Я крикнула:
— Абдеррахман, пожалуйста, остановись! Не надо! Я его прощаю.
Но он меня не слушал. Плетка хлестко опустилась на спину несчастного, а потом еще и еще. Я закрыла лицо руками и на слух воспринимала свист плети и кряхтение незадачливого слуги, посмевшего обидеть любимую рабыню хозяина. И теперь он ее возненавидит, эту рабыню, виновницу его страданий и опалы, и он станет исподтишка мелочно мстить ей. Ничего себе перспективка!
Наказание закончилось. Мой обидчик, всхлипывая, нехотя подошел ко мне, и, понукаемый хозяином, рухнул на пол и склонился в земном поклоне. Я поспешила заверить его, что он давно прощен, только не уверена, понял ли он мой ново-кастильский.
После его ухода Абдеррахман пытался вовлечь меня в разговор, но тщетно. Я то отмалчивалась, то отвечала односложно.
— Ты расстроилась, что тебя обидели в мое отсутствие? — гадал он.
Молчание в ответ.
— Ты сердишься, что я ушел?
Молчание.
— Видишь ли, я сказал тебе как-то, что в этом замке я гость. Но я также несу здесь службу. И когда-нибудь я расскажу тебе, что я еще и пленник.
Это странное замечание привлекло мое внимание, но я была не в духе и не стала расспрашивать его подробнее. Мне казалось более понятным, что араб мог быть пленником в замке христианина, чем гостем. Правда, пребывая до сих пор в неведении, относительно века, в котором я очутилась, я не могла верно оценить взаимоотношения мавров и христиан.
Загрязненная атмосфера Орд Мантелла отбросила чудные оттенки по ее поверхности, когда солнце предрекло начало очередного мрачного дня. Черное судно медленно опустилось с небес и приземлилось в полуразрушенном доке. Из корабля – кореллианского транспортника – выдвинулся трап, и сошел одинокий пассажир. Небольшая кучка местных проявила интерес, но одного быстрого, преисполненного угрозы взгляда хватило, чтобы спугнуть их. Это была отнюдь не необычная реакция на Сайфера Боса, пользующегося дурной славой охотника за наградой.
При упоминании о легендарных драконах, бывших, предположительно, в четыре или пять раз больше, чем самые старые банты, несколько посетителей крохотной таверны удаленной заставы притихли. Большинство их отмахнулось от заявления мон-каламари, пробурчав, что тот напился или же хватил солнечный удар – а то и все сразу. Но кое-кто навострил уши, как сделали то двое в плащах в конце кантины. Едва заслышав слово «крайт», Даск Мистфлаер распахнула свое пустынное одеяние,...
Империя узнает, что у Альянса Повстанцев есть голокрон, в котором содержатся имена всех агентов и друзей повстанцев в Империи. Дарт Вейдер поручает инквизитору любой ценой достать этот голокрон. Повстанцы же отправляют своего агента вернуть голокрон на главную базу.
В разгар Войн Клонов мастер-джедай Йода вновь должен встретиться с одним из величайших своих противников — графом Дуку…Яростные Войны клонов довели Республику до грани катастрофы. В ходе жестокой битвы одному из рыцарей-джедаев сохранили жизнь, чтобы он мог доставить на Корускант послание на имя Йоды. По-видимому, Дуку хочет мира и требует встречи. Маловероятно, что вероломный граф искренен, но на кону миллионы жизней, и у Йоды нет выбора.Встреча состоится на планете Вжун, пропитанной темной стороной. Более трудной задачи нельзя и представить.
Дилогия, изображающая период Войн клонов не то чтобы с неожиданной, но все же с довольно непривычной стороны. Главными героями стали не джедаи, не солдаты и не наёмники, а обычные, в общем-то, врачи, разворачивающие свои передвижные госпитали прямо в зоне боевых действий.Хирург, маскирующий своё отчаяние за едкими остротами; врач-забрак, который глядит в лицо смерти с высоко поднятой головой, изливая чувства в прекрасной музыке; медсестра, увлеченная работой, а также доктором-коллегой; падаван-целитель, впервые посланная на задание без учителя… Все они — крохотная бригада полевых врачей, отправленная на на отдалённую, хотя и довольно важную планету Дронгар, где кипит бой за обладание бесценным лечебным растением, а мед-эвакуаторы непрерывно подвозят раненых бойцов — как клонов, так и обычных солдат.И пока одни сражаются за жизни выживших, другие втихую наживаются на войне — как с помощью операций на черном рынке, так и манипулируя ходом самих сражений.