Санитар каменных джунглей - [45]

- Нашли, только уже весной, где-то внизу по течению выловили. Он зимой утопился-то, в проруби.

- А кто опознавал тело, вы не знаете?

- Соседи ездили, родственников-то не осталось никого. Меня тоже приглашали на опознание, да только я наотрез отказался. Я покойников страх как боюсь.

Капранов огляделся в комнате. Вдоль стен тянулись огромные, от пола до высокого потолка, стеллажи, снизу доверху забитые бесчисленными рядами папок, тщательно пронумерованных по корешкам. Вставленные выступами куски картона с надписями разбивали всё это по разделам. Капранов встал и пошёл вдоль стеллажей, оглядывая их и читая картонки. Я присоединился к нему, чувствуя, что молчание затягивается, а уходить просто так Капранов не хочет, сейчас он просто обдумывает, за что зацепиться, что бы не упустить, чтобы зря не беспокоить потом человека.

Надписи на картонках были прелюбопытные. "1905год. Русско-Японская война", "1905год, революция", "1900-1905 годы, быт." И так далее, прямо вся русская история по событиям.

- Вы историк? - осторожно спросил я, с уважением оглядывая ряды стеллажей.

- Да нет, что вы. Я человек редкой профессии, - улыбнулся Карпов.

- Это какой же? - живо поинтересовался Капранов, любивший экзотические профессии и их представителей.

- Я озеленитель.

- Это как? - не понял я.

- Это скверы, газоны, клумбы, парки. Это лёгкие города, если говорить о пользе.

- А вот это что за исследования? - Капранов обвёл рукой ряды стеллажей.

- Это не исследования, это как модно сейчас выражаться - хобби. В этих папках - воспоминания...

Я как раз стоял возле папок "1905 год, революция".

- Сколько же вам лет? - удивился я.

- Это не мои воспоминания, - рассмеялся Афанасий Гермогенович. - Это воспоминания свидетелей этих событий. Участников. И не только о том, как строились баррикады, но и о том, какие пели тогда песни, в какие игры играли, что читали, сколько стоил в лавке пряник и килограмм баранины, сколько получал рабочий на заводе и половой в кабаке, сколько стоил ночлег в ночлежке и сколько - обед в ресторане с дамами, сколько стоил бублик и эклер, школьное пёрышко для письма и часы фирмы Павел Буре.

Словом, всё, что и являлось эпохой, а не отдельные её проявления. Это воспоминания не каких-то выдающихся личностей, а самых обычных людей, ставших участниками исторических событий, зачастую даже не по своей воле. Это свидетельства уходящей эпохи. Много ли сейчас кто-то знает о русско-японской войне? Об освободительной войне в Болгарии против поработивших её турок? А ведь Шипка, Порт-Артур должны быть не меньшими по значимости для каждого русского, чем Сталинград. Это крупицы нашей славы, нашего достоинства.

- И всё это - воспоминания?

- Да нет, почему? Тут есть и письма, и всевозможные документы, на которые не так падки историки, но которые дают то, что не дают никакие хроники: счета из прачечных и долговые расписки, любовные записки и анонимные доносы, всякие справки и отписки, сплетни и объяснения в любви.

- А нет у вас ничего от Николая? Ничего случайно не осталось после него?

- Кое-что осталось, он выбрасывать хотел, когда квартиру продал, а потом говорит, возьмите, мол, мои бумажки, вы собираете, может что пригодится, мне всё одно, говорит, разбирать некогда. - А вы сохранили?

- Конечно, сохранил. Хотя там, увы, не оказалось ничего интересного для меня. Но как-то рука не поднялась выбросить. Это всё же память о человеке. Он жил, страдал, мучался, и вот всё что от него осталось. Странно даже.

- Мы могли бы посмотреть на эти бумаги?

- Конечно же, конечно.

Он встал, вышел в другую комнату и принёс внушительных размеров папку.

- Вот, прошу вас. Я привёл всё в порядок по привычке.

В папке были разложены листочки из школьных тетрадей, пара блокнотов, какие-то счета, справки.

- Никаких личного характера записей тут нет, так что смотреть особо нечего.

- Мы могли бы взять на время эту папку? - спросил Капранов. - Я могу оставить расписку.

- Да ни боже мой! - замахал Афанасий Гермогенович. - Берите, если для дела нужно, я же понимаю. А почему вспомнили про Николая? Что случилось?

- Пока ничего, - уклончиво ответил Капранов. - Просто вскрылись некоторые новые обстоятельства гибели его отчима, мы ведём кое-какие расследования, вот натолкнулись на Николая, думали он жив. С трудом удалось отыскать его, фамилия и отчество у него родного отца.

- А что за обстоятельства, если не секрет?

- Похоже, что его отчима действительно убили, и ещё - в Москве убиты те, кто подозревался в этом.

- Вы что, думаете это сделал Николай?!

- Как же он мог это сделать, если он мёртв? - быстро отреагировал Капранов.

- Свидетельство о смерти - всего лишь свидетельство о смерти, вздохнул Карпов. - Поверьте мне, уж я-то знаю. Вы знаете, сколько в этих папках похоронок, которые были выписаны на живых людей?

- Так вы что - допускаете, что Николай жив?

- Скорее всего нет, но я лично, своими глазами не видел его тела, а те кто видели, говорили, что это было ужасное зрелище, ещё бы - почти полгода оно пробыло в воде! Так что всякое могло случиться, могли и обознаться.

Мы посидели ещё немного и распрощались. Прямо от Карпова мы отправились к Лебедеву, даже не заехав домой.