Сандуны: Книга о московских банях - [21]

…Тот внезапно разбогатевший человек, который в лукавстве своем замыслил построить царь-бани — разобрать старые, еще совсем пригожие Сандуновские и возвести на их месте новые, невиданные Сандуновские, велел принести ему все книжки, которые есть по банному делу, он изумился, когда ему выложили на столе целую гору. Там были книги на русском и немецком, английском и французском. Его супруга открыла первую, французскую, удивилась, что на благородном языке, знанием которого она так гордилась, написано столь красиво о предмете, ею презираемом:

— Алексей, в старину, оказывается, то были дворцы. Все цезари построили по бане.

— Верочка, касатка, я и говорю тебе: а чем мы не цезари? Побогаче иного нынешнего цезаря будем. Давай по книжкам узнаем, сами поедем посмотрим, как это за границей нынче делают.

Собственно говоря, этот человек не очень-то разбогател — просто удачно женился, взял самую богатую в Москве невесту. Вдобавок и красивую: но от прежней, бедной жизни он жалел свободу. Ее надобно добывать. Уж он ли не горазд на выдумку! Всегда что-нибудь изобретал. Так он придумал новые бани, чтобы свободно вольно прокатиться по заграницам, помотаться лихо в свое удовольствие. Она и сказала то, чего он ждал:

— Ты поезжай, дружочек, а я останусь. У меня дела.

МЫЛЬНЫЕ ЗАВЕДЕНИЯ КОРНЕТА ГОНЕЦКОГО

Разорившись вконец, корнет Алексей Николаевич Гонецкий решил поправить свои дела женитьбой. Богатых невест всего больше водилось в Москве, а самой богатой из них была, конечно, Вера Ивановна Фирсанова, единственная наследница недавно умершего миллионщика-лесопромышленника. По слухам, женщина она была видная и решительная. Она стойко перенесла еще один удар судьбы — на Кавказе горцы убили ее мужа, полковника Воронина. Погоревав положенное, она сняла траур и энергично принялась за дела. Подробно выспрашивала управляющих, толковала с арендаторами. Купила еще два дома, ездила в Петербург не за развлечениями — новые торговые дома смотрела. Неужто лес-дрова задумала на них променять? О том, что она решила выйти замуж, в Москве узнали по тому, что в купчей на дом в Неглинном проезде, наискосок от перешедших к ней Сандуновских бань, воротила себе девичью фамилию.

Об этом Гонецкий услышал от давнего своего знакомого губернского секретаря Михаила Александровича Пчелина, с которым виделся всякий раз, как наезжал в Москву.

— Нотариус гербовую бумагу испортил, — рассказывал Пчелин. — Написал «Воронина». А Вера Ивановна и говорит: «Ваш расход». И спрашивает: «Неужто вы думаете, что я батюшку своего, Ивана Григорьевича, совсем забыла?» Сразу все поняли — замуж решила. Вот, Алексей Николаевич, чем тебе не невеста?

Гонецкий слушал внимательно, но виду не подал:

— Будет тебе.

— Боишься, стара? Всего лет на пять и старше тебя. Зато богата. Одного налога девять тысяч шестьсот двадцать три рубля шестнадцать копеек. Уж я-то знаю. И еще красива. Очень хороша собой.

Дома Гонецкий стал на бумажке подсчитывать, сколько же дохода у Фирсановой. Если уплатила девять тысяч шестьсот двадцать три рубля шестнадцать копеек, а налог — процент с четвертью, то… Мешала эта четверть процента. Если бы один процент, то дохода было бы девятьсот шестьдесят две тысячи, но эта четвертинка, которую он не учел, — больше будет или меньше?.. Жаль, но меньше — это уже сразу семьсот шестьдесят девять тысяч, да еще минус копейки…

Гонецкий окончательно запутался в копейках и с опозданием понял, что все равно ничего не получится: Пчелин же не сказал, что за налог это был — весь ли или только городской. И вообще смешно заранее подсчитывать чужие тысячи, если ты даже не знаком с их владелицей.

Познакомиться было несложно. Вера Ивановна стала устраивать приемы в своем доме на Пречистенке, и не составляло никакого труда прийти туда с кем-нибудь. Гонецкий знал многих из тех, кто ходил туда слушать музыку или играть в карты — карты стали тогда модой, началось это с Дворянского собрания, подхватили увлечение и купцы. Фирсанова окружала себя и купцами и дворянами, не делая между ними разницы: у одних деньги, у других род — и то и другое — богатство. Наведывался туда и Александр Васильевич Стаховский. Когда-то они встречались в Петербурге, однажды Гонецкий провел у него целую неделю в Тамбовском поместье — охотились. Стаховский позвал с собой:

— Поедем. Весело будет. И хозяйка хороша — как раз тебе невеста.

Гонецкий сделал вид, что смутился, и отказался, да не очень решительно. Сказал то, что непременно будет передано:

— Ну что ты. Вот она и подумает, что я на капиталы ее виды имею, а женщина она красивая — зачем же обижать, даже если она богатая?

Вере Ивановне, конечно, передали. И Стаховский и Пчелин. Рассказали они ей и о фамилии Гонецких. Лишнего прибавили немного: старинного дворянского рода, из шляхты. Жаловал Гонецких поместьями еще король польский Владислав Четвертый, потом значились они в родословной книге Смоленской губернии. Дядька Алексея Николаевича — Иван Степанович Гонецкий потом против поляков же и воевал, в 1863-м. Наград высочайших удостоился, а под Плевной командовал гренадерским корпусом. Это же он принудил к сдаче Осман-пашу. Теперь вот член военного совета, комендант столичной крепости. И батюшка боевой генерал — Николай Степанович. Сейчас командует Виленским военным округом. Все говорят — быть ему членом Государственного совета…