«Сандал» пахнет порохом - [68]

Кинжал Аюб еще на месте ночлега засунул в найденную милицейскую фуражку, сжав ее по бокам, чтобы оружие поместилось по длине. Потом положил в полиэтиленовый пакет, плотно закрутил и замотал веревкой. Сейчас он сунул пакет за пазуху и подошел к высокому, голому стволу. Влезть по нему будет не просто…

– Помогите, пацаны! – сказал Аюб.

Алха присел на корточки, а когда Аюб встал ему на плечи, выпрямился. Теперь Графу удалось дотянуться до ветвей, подтянуться, поставить ногу в развилку… Потом он ухватился за толстый сук, подтянулся, как в далеком детстве, и через минуту был у цели. Товарищи стояли внизу и, задрав головы, наблюдали. Он извлек пакет, покрутил его в воздухе и, жестом фокусника, засунул сверток в дупло. Обратный путь занял несколько секунд.

– Плотно вошел, – сказал Аюб, спрыгнув на землю. – Как там и был.

– И снизу не видно, – резюмировал Алха, глядя вверх. – Нормально.

– Сделайте затес с северной стороны, – скомандовал Граф.

Провайдер с Магомедом достали ножи, и принялись срезать поросшую мхом кору.

– Остальным расскажем, место приметное, найти легко… Если окажется, что это ценная вещь – любой, кто останется в живых, сможет достать…

– Все будем живы! – возразил Магомед. – Когда-то все это закончится, вместе приедем и достанем!

– Да зачем огород городить, планы строить, в долгий ящик откладывать? – спросил Провайдер. – Закончим работу – и заберем…

Магомед и Алха мрачно хмыкнули.

– Пусть услышит Аллах твои слова!

Аюб посмотрели на часы. Остальные невольно повторили его жест и все медленно пошли обратно. На несколько минут они отвлеклись от повседневности, но теперь в нее вернулись. А в суровой реальности надо было ждать группу Мухтарыча, и неизвестно, с каким некомплектом она вернется…

* * *

В полевом лагере Борза было холодно и сыро. Сурхо находился здесь уже почти месяц, а в село его ни разу не отпускали, и даже за продуктами не посылали. Хотя Сурдахи совсем рядом, в низине. Иногда, когда оттуда дует ветер, можно услышать голос муэдзина, призывающего к молитве. Говорят, такое месторасположение базы амир выбрал лично. Отсюда, с постов охраны, все подходы видны как на ладони.

На боевых вылазках Сурхо тоже еще не был. Пока что он собирает дрова, чистит картошку на всех моджахедов – их ведь здесь почти по сорок человек бывает. Сейчас, правда, меньше – ушедшие вчера с Борзом еще не вернулись. Но лагерь Сурхо охраняет наравне с другими. В этот раз перед заступлением на пост он проснулся сам.

«Наверное, так положено, – думал Сурхо, лежа в пропахшей сыростью землянке. – Все недавно вставшие на путь моджахедов это проходят. Никакого недоверия здесь нет, я не хуже других».

Дверь распахнулась, и в землянку ввалился Исрапил – сегодня он возглавлял дежурную смену. Это был уже матерый волк, настоящий моджахед. На второй день своего нахождения в лагере, Сурхо видел, как Исрапил, под исполняемый стоявшими по кругу товарищами нашид, казнил пленного федерала. Своим широким, всегда висящим на поясе ножом, он перерезал молодому лейтенанту горло, как барану, и, отделив голову от тела, поднял ее за волосы в вытянутой руке. Правда, Сурхо тогда стошнило, и он убежал за дерево… Хорошо, что никто этого не заметил!

– Ас-саляту хайрум-минан-наум, – донесся из села призыв на утреннюю молитву.

– Эй, Сурхо! Спишь? Вставай! Молитва благостнее сна! – сказал Исрапил, пытаясь в темноте среди четырех пар ног, торчащих с нар, ухватить за штанину Сурхо и потрясти.

Но он ошибся.

– Сурхо дальше лежит, – проворчал Ислам, отдернув ногу. – Когда ты запомнишь уже? И дверь закрой!

– Я не сплю! – сказал Сурхо, вылезая из спального мешка.

Одевшись, он взял автомат и вышел из землянки. Вокруг шелестел голыми ветками лес, было еще темно, хотя он знал, что на востоке уже появилась белая полоска наступающего рассвета. Поежившись на свежем воздухе, Сурхо поднял воротник камуфлированного бушлата и побрел по поляне в сторону западного поста. Стараясь не вспоминать вид отрезанной головы и подергивающегося тела, он обошел стороной место, на котором Исрапил зарезал федерала, справил под дерево малую нужду, и вышел к замаскированному ветками окопу.

– Это я, Сурхо! – сказал он громко.

– Давай, давай, иди скорее! – отозвался часовой. – А то я уже полчаса терплю, чтоб в штаны не наложить. Перед постом тушенку съел, что в подорванной машине русских нашли… Видно, испорченная была.

Сурхо подошел и спрыгнул в окоп, бросив мимолетный взгляд на державшегося за живот любителя тушенки.

– Говяжью, – на всякий случай добавил тот. – Ну, что, все, я побежал?

– Угу.

Как только шаги сменившегося стихли, Сурхо выбрался из окопа, вынул из-за пазухи свернутый брезент, расстелил его на пригорке и опустился на колени, лицом к югу, с небольшим отклонением на запад – в сторону Мекки. Положив автомат сбоку, он начал молиться. Молился Сурхо долго – он был старательным правоверным. Лесная темнота стала сереть, оповещая о наступлении дня. Сурхо собрался завершить молитву земным поклоном, но какой-то шорох отвлек его. Сурхо вспомнил, что он сейчас часовой, но все же окончил молитву поклоном, и только после этого протянул руку, чтобы взять автомат, но не дотянулся…