Ты знаешь, я выкинула компьютер. Стук клавиш…. Я просто физически не могу выносить это нервный, дробный звук. А еще я начала записывать свои мысли. Сначала я не осознавала, что делаю. Просто сидела, механически смотря на стену, а рука двигалась почти самостоятельно, выводя на бумаге нечитаемые узоры. Потом, среди них начали появляться слова. Одиночные и бессвязные, они постепенно превращались в осмысленные предложения. Моя жизнь внезапно оказалась записанной на ворохе смятых, кое-где запачканных едой и чаем, тетрадных листах.
А потом я по одному спускала их в унитаз, с каким-то садистским удовольствием наблюдая, как разбухают листы и расплываются, фиолетовыми слезами, чернила. И так было правильно. Прошлое — на то и прошлое, чтобы существовать лишь в нашей памяти. Существуя еще и на бумаге, оно неотвратимо тянет нас назад, заставляя замирать в своей статичности.
Я пыталась вспомнить тебя. Но лицо твое, словно издеваясь надо мной, постоянно ускользало из моей памяти. Единственное, что каленым железом впечаталось в неё — горящие безумным, лихорадочным, сухим огнем глаза, и кривая насмешливая полуулыбка. Я знала, что мы еще встретимся.
* * *
Я тоскливо озиралась по сторонам, вздрагивая от навалившегося со всех сторон желтого цвета. Его было настолько много, что я чувствовала, как задыхаюсь. День рождения какой-то моей подруги проходил в дешевом и безвкусном кафе «Мимоза». На каждом столе была ваза с этим мерзким цветком. Тяжелый, удушливый, желтый запах настойчиво лез в ноздри. Я кинула злобный косой взгляд на подругу. Она весело хохотала. Я не понимала, что я здесь делаю. «Подругу» я знала не то чтобы хорошо, а скорее шапочно, имя её вспомнила с третьей попытки, а лицо и вовсе забыла, чуть было не попытавшись расцеловать и поздравить такую же гостью, как я.
И сейчас, сидя на её празднике жизни, упорно пыталась понять, что дернуло меня согласиться на её предложение, и придти. Хотелось совершить что-то безрассудно-глупое, лишь бы прекратить это бредовое шоу. Мне казалось, что кто-то невидимый выкачивает из помещения воздух, по коже волнами проходила дрожь, мышцы непроизвольно сокращались — я вся была натянутым комком оголенных нервов.
А потом я осела, словно мячик, который неосторожно проткнули острым гвоздем.
Я поняла, что привело меня сюда. Точнее, кто.
Ты шел к нашему столику, насмешливо кривя губы. Твои глаза горели сухим безумным огнем. Карие, они могли бы быть теплыми, но были всего лишь мертвыми. Твоя Идея полностью подчинила тебя себе, и теперь медленно, но неотвратимо сжигала. Твой маленький персональный ад, в котором ты, пока что, можешь регулировать температуру. В своих руках ты нес мой ад — охапку ужасных, тревожных, распустившихся желтых роз. С них медленно облетали лепестки, усеивая твой путь — узкая дорожка ядовитых слез. Ты заметил мой тяжелый, полный ненависти взгляд, и уголок рта поднялся еще выше, обнажая в кривой улыбке зубы. Моя верхняя губа непроизвольно дернулась вверх, показывая клыки — нечто среднее, между улыбкой и оскалом. Как же сильно я ненавидела тебя в тот момент! И ты знал это, ты прекрасно это видел, и наслаждался моими эмоциями…
За нашим столом наступила тишина. Девчонки лишь хитро переглядывались и толкали друг друга локтями. Все были уверены, что ты несешь подарок для именинницы. Кто бы знал, что ты несешь моё проклятье…
Я сидела с краю. Ты подошел. Я встала. Все с той же непринужденной улыбкой, ты, почти насильно, впихнул мне в руки цветы. Я чувствовала, как они царапают и обдирают кожу, как ядовитые шипы вонзаются глубоко в ладони, и я сжимала букет еще сильнее — это было страшное, безумное чувство, за гранью боли. На пол медленно капала густая, темно-бардовая кровь. Я улыбалась мертвой, застывшей улыбкой. Запах цветов — сильная удушливая волна, почти что сбивал с ног. Но я смотрела только в твои глаза — пылающие темные угольки с багровыми искрами в глубине. Ты наклонился, прядь светлых волос легонько коснулась моей щеки. Это ощущение было в сто раз сильнее боли от вонзающихся шипов, оно отдалось дрожью вдоль позвоночника и диким, инстинктивным желанием отшатнуться.
— Пойдем, — шепнул мне на ухо ты. И, не дожидаясь ответа, взял под руку. Мы пошли к выходу. Капли моей крови падали точно на облетевшие лепестки роз.
Желтый цвет принимал жертву.
* * *
Я не помню, как и куда мы шли. Сияющее золотое затопило мое сознание.
— Эй, — тихо позвал ты. Зрение медленно прояснялось. Вокруг было темно, но очертания предметов были невероятно четкими, казалось, что при желании, я могу даже различить цвет обоев в прихожей.
— Где мы? — с трудом спросила я.
— Неважно, — ты осторожно разжал мои пальцы, и отшвырнул букет в сторону. Без этой боли возникло тягостное ощущение пустоты и незавершенности. Ты бережно, словно святыню, взял мои изуродованные ладони в руки, и поднес их к лицу, вдыхая острый, смешавшийся с цветочным, запах крови. Мои пальцы оставили темные следы на твоей щеке. Я кожей чувствовала, как замедляет свой ход время. От этого становилось жутко, и вместе с тем появлялось чувство странного опьянения. Ты слегка коснулся кровоточащей раны языком. Я задохнулась. Крик, вспугнутой птицей, метался внутри грудной клетки. Рушились все барьеры, вместе с дикой болью наружу прорывалось давно утерянное чувство реальности. Ты поднял голову, и впервые за все то время, что я тебя знаю, серьезно и прямо посмотрел мне в глаза. Угли тихо тлели, присыпанные пеплом.
