— Кто ты? — в горле першило, вопрос вышел больше похожим на карканье. Впрочем, ты все равно его понял.
— Слишком пафосно, не находишь? — ты продолжил с любопытством меня разглядывать. — По закону жанра теперь мне бы следовало вкрадчиво так заявить: «Я — часть той силы, что вечно хочет зла, и вечно совершает благо». Слишком театрально, слишком громко, да и просто слишком. Все гораздо проще, детка. Или сложнее, тут уж как посмотреть… — реальность волнами уплывала куда-то на восток. Твой голос звучал где-то далеко, напоминая тяжелые, сухие звуки тамтамов. Последнее, за что зацепился взгляд: время на твоих наручных часах: 13:23. Цифры расползались, то сжимаясь, то увеличиваясь, а потом и вовсе пропали.
* * *
Пробуждение выдалось не из приятных. Я чувствовала себя так, будто пытаюсь выкарабкаться из липкого мерзкого болота. Раз, или два оно засасывало меня, и тогда наступала абсолютная темнота: без воздуха, без сил, без желаний. В голове упорно плавала одна-единственная мысль: выбраться. Именно она не давала опустить руки, именно она подстегивала, заставляя стремится к едва различимому светлому огоньку где-то впереди.
Свет больно резанул по глазам. Голова, словно бы впитала в себя всю тяжесть моего иллюзорного болота, и теперь тяжелым валуном тянула голову обратно к подушке. Внезапно бросились в глаза старые, выгоревшие от солнца обои. Только сейчас я заметила, что они не благородно-золотистого, а тревожного, раздражающе-желтого цвета.
— Сменить, — тихо пробормотала я, борясь с желанием сейчас же вскочить с кровати, и ногтями отдирать неприятные бумажки со стен.
— Проснулась, — удовлетворенно произнес чей-то хрипловатый голос с порога. Тяжело поворачивая голову, я попыталась рассмотреть своего собеседника. Мысли были вялые, чугунно-неповоротливые. Скользя к двери, взгляд случайно упал на большие настенные часы. 13:23. Что-то странное было в этих цифрах, мысли потекли быстрее… Я испуганно подскочила на подушках, сморщившись от головной боли, и увидела на пороге тебя. Ты стоял, облокотившись на косяк, чуть склонив голову на левое плечо, и рассматривал меня, как диковинную зверушку. Левая половинка твоего рта приподнялась — насмешливая полуулыбка. Вопросы теснились в моей голове. Я никак не могла выбрать один, и пауза затягивалась до неприличного долго.
— Попробую на них ответить, — ты подмигнул, — Ты у себя дома. В парке у тебя от жары и солнца закружилась голова, и ты потеряла сознание. Да, и я не читаю твои мысли — у тебя просто на лице все написано, — ты лениво оттолкнулся от косяка, и сел на краешек моей кровати.
— А время? — торопливо спросила я, гадая, было ли правдой все, случившееся в парке, или это просто бред моего воспаленного сознания.
— Как ты тогда выразилась: «фокусы», да? Считай, что это один из них.
— Кто ты? — этот вопрос почему-то казался важным, очень важным, хотя я и не могла себе объяснить: почему? Внезапно захотелось лимона. Обычного лимона с яркой желтой кожурой, желтым цитрусовым запахом, кисло-желтым привкусом. Без ничего, без чая, без сахара, без воды. Ощутить на языке этот сводящий скулы вкус, чистый вкус без примесей. Распробовать, наконец, этот чертов желтый цвет, чтобы он перестал меня преследовать.
В комнате было душно. Лениво, словно шербет, растягивались мгновения. Секундная стрелка переползала с одного деления на другое со скоростью улитки. Казалось, что вот еще один судорожный рывок, и она навсегда остановится. Что происходит там, где нет времени?
Ты слегка пошевелился.
— Человек, — от твоей улыбки еще сильнее захотелось лимона — странное и ничем не оправданное желание.
— Ты о чем? — я непонимающе смотрела в твои глаза. Ты, словно бы понимая мое состояние, не спешил мне помогать.
— Ты спрашивала кто я.
— Слишком общо, — я поморщилась. — В сущности: что такое человек? Примат царства животных. Только и отличия, что прямоходящ и обладает речью.
— Невысокого ты мнения о людях.
— Не уходи от ответа, — я раздраженно поморщилась. Голова все еще кружилась, я чувствовала себя так, будто бы слишком долго каталась на качелях.
Внезапным рывком ты придвинулся ближе, и выдохнул мне в лицо только одно слово:
— Спи…
* * *
На улице медленно, тяжело и в муках рождалась осень. Стареющее солнце неспешно умирало, становясь из тревожно-желтого мутно-апельсиновым. Был октябрь. Не было тебя. Я вполне обоснованно сомневалась: действительно ли были эти встречи, твои необъяснимые поступки, или все это мне только привиделось в горячечном бреду? Лето промелькнуло незаметно, словно выцветшее фото на страницах старого фотоальбома. Иногда мне казалось, что я живу вне времени — настолько неуловимо быстро оно мелькало. Вот ведь интересно: живешь, каждый день что-то ешь, справляешь естественные нужды, выходишь из дома, видишь каких-то людей… и вроде бы масса впечатлений должна быть, масса воспоминаний оставаться. А ничего нет. Совершенно. Ни-ка-пель-ки. Лица людей — серые и невыразительные, похожи на ноздреватые, плохо пропеченные блины. Дни — пустые и бесприютные. Воспоминаний — ноль. Так бывает, когда ты внезапно останавливаешься, и понимаешь, что в твоей жизни нет ничего важного. Вроде бы бегаешь, суетишься, делаешь что-то, а важного нет. Умри ты сейчас, и похоронят на кладбище еще одного пустого, ненужного человека. Нет той самой Идеи, которая заставляла бы биться сердце, а мозг — работать. А, между тем, в жизни каждого человека она необходима, как воздух. И речь идет совершенно не об инстинкте продолжения рода, или удовлетворения потребностей. У каждого из нас должно быть нечто высокое, может, даже высшее и почти всегда недосягаемое, но такое, к чему хотелось бы стремиться, а возможно и умереть, пытаясь воплотить Идею в жизнь…
