— Он все время искал Волкова.
— Что искать, зачем? Столько лет прошло. Это такая стена... — Она не договорила.
— Но ведь всё нашли! Есть же письма Жаворонкова, я их переписал, читайте. Вот.
Прочитав письма Жаворонкова, Нина Эдгаровна долго молчала, прижимая платочек к глазам, и Олег вышел в другую комнату, чтобы не смотреть, как она плачет. Когда он вернулся, она все еще сидела над дневником.
— Ах, эта Китаева... — выдохнула она. — Белочка легкомысленная! Не читала она этот дневник никогда! Написала мне, что не помнит никакого Волкова, мало ли за ней бегало молодых людей. Потом вспомнила, что пересылала какой-то пакет сразу после войны в Среднюю Азию.
— Папа его там и нашел. В старых книгах на чердаке лежал. Как же она могла его забыть? Он столько о ней пишет в дневнике!
— Это тебе не понять... Помнят того, кого любят. За ней и вправду столько ухаживало молодых людей...
— Почему папа к ней не поехал? Почему он ее, почему... он ей...
— Ну что ты! — Нина Эдгаровна грустно усмехнулась. — Твой папа никогда не посмеет и словом обидеть Белочку!
— Но почему?! — закричал Олег. — Ведь она же... ведь он для нее писал, а она...
— Не понимаешь? — вздохнула Нина Эдгаровна. — Волков любил Белочку! Как же твой отец посмеет обидеть ее... У меня есть ее фотокарточка. Показать тебе? — Она раскрыла сумочку.
— Нет! — твердо сказал Олег. — Если бы у вас была фотография доктора Волкова, другое дело!
— Волков был худенький, серьезный такой, тихий... — развела руками Нина Эдгаровна. — Такие не любят фотографироваться. Иди есть котлеты, Олег. Гешка твой тоже пусть кормится. Он будет целый месяц со мной, я обещала твоей маме. Боюсь, что он перебьет весь фарфор...
— Я бы тоже перебил весь фарфор... в Киеве!
— Ну уж... Это совсем по-детски!
— Пусть по-детски! Доктор Волков всегда будет с нами! Вам все равно, а нам...
— Что ты, Олег, — перебила она. — Я ведь... очень любила Волкова. Твой папа это знает. Он мне и сегодня очень дорог... очень.
До Москвы они доехали в «Красной стреле», а из Москвы им предстояло лететь на самолете. Папа уже приехал, наверное, из Гулистана в Ташкент, чтобы встретить их.
Гигантский самолет, мягко покачиваясь, выруливал на взлетную полосу аэропорта Домодедово. Олег сидел у иллюминатора и не отрывался от стекла.
— Я боюсь, — сказала мама. — Повернись ко мне и дай руку. И попроси гигиенический пакет, мне сейчас станет плохо.
— Ты уж держись, — сказал Олег, положив руку на ее плечо. — Сейчас нам взлетные конфеты дадут. Вон стюардесса разносит. Мам... ты прости. Это я все сделал.
— Что ты сделал?
— Телеграмму папе дал, чтобы он нас вызвал. Неожиданно для него она совсем не удивилась.
— Я это сообразила, конечно. Угробите вы меня с отцом! Так и скажу ему, когда прилечу!
— Ну, не сердись, мам... мы же там все вместе будем, — стал утешать он ее. — Сейчас мы взлетим, папа нас ждет... все очень хорошо!
— Я совсем забыла. Возьми вот в сумочке конверт. Тебе от отца письмо. Забегалась в Ленинграде, забыла отдать.
В иллюминатор больно было смотреть. Солнце заливало все пространство. Далеко внизу, как сплошной снежный покров, тянулась облачная завеса, закрывающая землю.
В который раз Олег перечитывал письмо отца. Нет, не может, все еще никак не может он понять этих взрослых...
«Алька! Часто по вечерам раскрываю твой альбом. Должен тебе признаться, что я стал верить в то, что Антуан де Сент-Экзюпери просто так не отдал свою жизнь... Наверняка он хоть один «мессер» да таранил»
