Сан-Ремо-Драйв - [72]

Шрифт
Интервал

Доктор перевел взгляд с меня на Бартона, у которого один глаз все больше раскрывался от удивления, а другой, наоборот, закрывался.

— Джентльмены, вам никто не объяснил? У вашей матери был сердечный приступ. Случился он до аварии или после, я не могу сказать.

Как с Норманом, подумал я. Тоже авария. Та же неопределенность.

— Нет, нет, нет, — Барти заикался. — Это ошибка. Она наехала на мокрое место.

Я сказал:

— И я не понимаю. У нее не было ни малейших проблем с сердцем. Она бросила курить тридцать лет назад. Три раза в неделю проплывает полтора километра. Занимается этим столько, сколько я ее помню. Каждый божий день съедает за обедом банку тунца.

Барти:

— Да у многих бывают сердечные приступы. Сейчас она прекрасно себя чувствует, правда? Я всегда говорил, что она кремень-старушка. Ведь перевернулась вверх колесами, а на ней ни царапины.

— Факт тот, что это тяжелый случай.

— Я ее лучше знаю. Она настоящая калифорнийка. Солнцепоклонница. Этим людям сносу нет. Сто лет для них не возраст. Она воплощенное статус-кво.

— Барти, помолчи. Дай доктору закончить.

— Если хотите, я попрошу принести результаты. Но лучше нарисую вам на бумаге.

Винер достал шариковую ручку, щелкнул ею, потом наклонился к барьеру и моментально, одной непрерывной линией, чем я не мог не восхититься, нарисовал все четыре полости сердца.

— Неприятность здесь, — сказал он, — перечеркнув линию, разделяющую левый и правый желудочки. — Боюсь, что здесь образовалось отверстие в стенке. Кровь должна поступать сюда и перекачиваться сюда, в аорту, — частично это и происходит. Но слишком много ее только переливается туда и сюда через разрыв в перегородке. К сожалению, она застаивается.

— Вы можете зашить отверстие? — спросил я. — Сделать ей операцию?

— Конечно, мы можем принять героические меры. Но это причинит большие страдания и продлит ее жизнь на день или два.

При этих словах я почувствовал, что из меня самого уходит кровь. Я ощущал, как она пульсирует в ногах и ступнях.

— Вы говорите нам, что она умирает, — выдавил я.

— Мне очень жаль.

— Сколько ей осталось?

— Она отойдет до утра. В лучшем случае — еще несколько часов.

Мне показалось, что голос у доктора пресекся. Хороший человек, — мелькнула идиотская мысль. Он сжал мне локоть. Когда он протянул руку к Барти, тот отпрянул и разразился громким, раскатистым смехом.

— Ха! Ха! Ха!

И потом громко, так что было слышно всем в комнате, сказал:

— Если нет жизни, то и смерти нет!

И прежде, чем он повернулся и выбежал в коридор, я успел заметить, как брызнули слезы из его единственного открытого глаза.

Когда я вернулся в палату, Лотта опять спала. Марша и мальчики посмотрели на меня. Я покачал головой. Тогда Майкл начал всхлипывать. Открылась дверь; вошел Джимбо, теперь уже в рубашке и брюках. За ним, как ни странно, — Глория, парикмахерша матери. Она опустилась на колени перед кроватью.

— Добрая, смешная женщина заставляет меня смеяться!

Эти слова разбудили Лотту. Она посмотрела на моего двоюродного брата.

— А, Джимбо. Бедный Джимбо. Ты так и не можешь выиграть у Ричарда? А вот и ты, Ричард. Неужели ты не можешь быть джентльменом и проиграть ему хотя бы один матч?

— Я стараюсь, мама. Это не так легко.

— Больше старайся.

— Хорошо. Попробую играть левой рукой.

Но она потеряла интерес к этой теме.

— Сегодня уже вторник? Я не знала. Глория, ты пришла, чтобы уложить мне волосы? Знаешь, это в последний раз.

— Я знаю, миссис Лотта.

— Ну да. Я переезжаю на Сан-Ремо-Драйв. Для тебя это будет чересчур далеко.

Наступила короткая пауза. Аппараты попискивали и булькали. На экранах маленькие шарики, как теннисные мячи, прыгали через сетки, двигаясь слева направо.

— Господи! Что вы стоите с такими лицами? Не умираю же я, в конце концов.

Марша сказала:

— Нет, конечно. Но вам надо поспать. Мы уйдем. Вам что-нибудь нужно? Что вам принести?

— Сто лет назад просила Барти купить мне «Нью-Йоркер». Я только начала «О чем говорят в городе». Знаете, какую я сделала ошибку? Не дала ему деньги. Он милый мальчик, мой Барти, но вытянуть денежку никогда не прочь.

— Я принесу последний номер.

Марша повела ребят к выходу. Джимбо придержал им дверь и вышел следом. Лотта как будто не заметила, что они ушли.

— А, с другой стороны, и не надо. У меня масса работы. Это Платоновское общество! Просто какие-то эксплуататоры. Я без конца трудилась над Сулейманом Первым. Даже влюбилась в него, если можно так сказать. Сколько он сделал полезного! И что же, ты думаешь, мне теперь поручили? В мои-то годы? Великую Китайскую стену!

— Мама, ты устала? Не хочешь поспать?

— Конечно, устала. Ничего удивительного. Глубокая ночь.

Глория подняла руки и поправила крашеные волосы матери.

— Вы увидите. Буду приезжать на автобусе, если надо. Каждый вторник приеду к вам.

— Спасибо, Глория. Ты настоящий друг. На сегодня хватит.

Парикмахерша поднялась с колен и оставила нас вдвоем. Глаза у матери были закрыты. Дышала она редко. Вдруг она посмотрела на меня.

— Ох, Ричард! Что же это такое?

— Ничего, мама. Просто ухаб на дороге.

— Всё в беспорядке. Эрни будет в истерике. Ты все время говорил мне запереть папин «Оскар». Или перевезти к тебе. Твердил, что рано или поздно его украдут. Посыльные из ресторана.


Рекомендуем почитать
Весь мир Фрэнка Ли

Когда речь идет о любви, у консервативных родителей Фрэнка Ли существует одно правило: сын может влюбляться и ходить на свидания только с кореянками. Раньше это правило мало волновало Фрэнка – на горизонте было пусто. А потом в его жизни появились сразу две девушки. Точнее, смешная и спортивная Джо Сонг была в его жизни всегда, во френдзоне. А девушкой его мечты стала Брит Минз – красивая, умная, очаровательная. На сто процентов белая американка. Как угодить родителям, если нарушил главное семейное правило? Конечно, притвориться влюбленным в Джо! Ухаживания за Джо для отвода глаз и море личной свободы в последний год перед поступлением в колледж.


Спящий бог 018

Книгой «СПЯЩИЙ БОГ 018» автор книг «Проект Россия», «Проект i»,«Проект 018» начинает новую серию - «Секс, Блокчейн и Новый мир». Однажды у меня возник вопрос: а какой во всем этом смысл? Вот я родился, живу, что-то делаю каждый день ... А зачем? Нужно ли мне это? Правильно ли то, что я делаю? Чего же я хочу в конечном итоге? Могу ли я хоть что-нибудь из того, к чему стремлюсь, назвать смыслом своей жизни? Сказать, что вот именно для этого я родился? Жизнь похожа на автомобиль, управляемый со спутника.


Весело и страшно

Автор приглашает читателя послужить в армии, поработать антеннщиком, таксистом, а в конце починить старую «Ладу». А помогут ему в этом добрые и отзывчивые люди! Добро, душевная теплота, дружба и любовь красной нитью проходят сквозь всю книгу. Хорошее настроение гарантировано!


Железный старик и Екатерина

Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.


Двенадцать листов дневника

Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.


Держи его за руку. Истории о жизни, смерти и праве на ошибку в экстренной медицине

Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.